Коэффициент поцелуя - Хелен Хоанг

– Тогда спокойной ночи, Стелла.

– Спокойной ночи, Майкл.

Он вышел, а Стелла, не в силах ни дышать, ни говорить, смотрела ему вслед.

Джеб, джеб, кросс[3]. Кросс, кросс, кросс.

Пот затекал Майклу в глаза, обжигая, и он провел запястьем по лицу, прежде чем продолжить бить боксерскую грушу. Как только в голову начинали снова лезть мысли, он бил сильнее. Слишком много гребаных мыслей, слишком много гребаных чувств.

Джеб, уклон, хук. Джеб, кросс.

Руки горели, и Майкл был рад боли, рад тому, как она выжигала все из головы. Не осталось ничего, кроме твердого сопротивления песка в груше и отдачи, которая заставляла дрожать его руку и отдавалась прямо в ногу.

Джеб, джеб, джеб, кросс, кросс, кросс. Сильнее. Получится ли сбить грушу с цепи? Возможно. Кросс, кросс, кросс, кросс…

Громкий стук остановил его посреди удара, и Майкл уставился на входную дверь. Раздражение быстро трансформировалось в беспокойство. Черт, это что, хозяин?

Набросив полотенце на шею, он подошел к двери и открыл ее.

– Че как, братишка? – Цюань протиснулся мимо него, опустил на журнальный столик упаковку из шести бутылок пива и бросил на диван мотоциклетную куртку. Не утруждая себя тем, чтобы хотя бы взглянуть на Майкла, он прошагал на кухню и принялся рыться в холодильнике. – Пожрать есть что-нибудь?

– Это же ты работаешь в ресторане, – отозвался Майкл, возвращаясь к груше.

Она еще покачивалась из стороны в сторону после его ударов, и Майкл придержал ее, прежде чем снова ткнуть кулаком в потертую кожу. Продолжая выбивать все дерьмо из груши, он услышал несколько звуковых сигналов, а потом жужжание микроволновки.

– Я доем, что у тебя тут осталось, – крикнул Цюань.

Майкл проигнорировал его и продолжил бить грушу.

Микроволновка снова пропищала, и тут же из кухни вышел Цюань с дымящейся тарелкой в руке. Он сел на диван и начал поглощать ужин Майкла. Весьма шумно.

Когда Майкл был уже не в силах выносить его чавканье, он прекратил бить грушу и сказал:

– Люди обычно едят за кухонным столом.

Цюань пожал плечами.

– Мне больше нравится на диване. – Он отправил в рот полную вилку лапши и принялся шумно жевать, вопросительно изогнув брови, как бы спрашивая Майкла, что нового.

Майкл стиснул зубы и попытался снова войти в ритм.

– Ты что, в последнее время тягаешь железо? Руки стали больше. Чувак, твои бицепсы как грейпфруты.

Остановив грушу, Майкл спросил:

– Чего пришел?

– Ты извиняться передо мной собираешься или как? Потому что ты самый дерьмовый кузен на свете, Майкл. Я серьезно.

Майкл закрыл глаза и выдохнул:

– Прости.

– Ага, как же. Попробуй-ка еще раз.

Майкл оттолкнулся от груши и упал на диван рядом с кузеном.

– Мне правда очень жаль. Просто сейчас все сложно, и я… – Он уперся локтями в колени и опустил лицо в ладони. – Прости.

– Я не догоняю, зачем тебе было врать, будто у тебя нет подружки. «Ничего особенного», как же. Боялся, что ей не понравится твоя семья или что? – спросил Цюань с издевкой.

Майкл едва удержался, чтобы не начать рвать на себе волосы.

– Я не хочу об этом говорить.

– Какого хрена, Майкл? – Цюань поставил тарелку на столик рядом с пивом и схватил куртку. – Тогда я сваливаю. – Он подошел к двери и взялся за ручку.

– У меня был дерьмовый день, понимаешь? – Майкл начал разматывать боксерские бинты с кулаков. – У меня каждый день дерьмовый, но сегодня – особенно. Я думал, мама умерла. Пришел к ней, а она свисает со стула. Мне показалось, она не дышит, и я чуть в штаны не наложил.

Цюань обернулся, на лице читалось беспокойство.

– С ней все в порядке? Почему раньше не сказал? Это как в те два раза, когда ты находил ее в ванной? Сейчас она в больнице?

Закончив с одним бинтом, Майкл перешел ко второй руке. Страх, облегчение и стыд вырвались на свободу.

– Все хорошо. Она просто уснула. Когда я запаниковал, она проснулась и закричала на меня.

На лице Цюаня появилось сначала облегчение, потом усмешка.

– Ты такой маменькин сынок, ты в курсе?

– А ты как будто нет.

– Скажи это моей маме. Может, тогда она подобреет.

Закатив глаза, Майкл сматывал боксерские бинты.

– Потом кто-то искал отца. Хотели вручить ему повестку. Не уверен, кто это был: тот же человек, что и раньше, а может, налоговая. Мне всегда смешно наблюдать за их лицами, когда я говорю: да, я его сын. Прямо вижу, как они начинают меня оценивать и строить догадки. А когда я говорю, что понятия не имею, где мой папаша, и жив ли вообще, то получаю в ответ сомнение или жалость. Мама потом до вечера повторяла старые истории о том, какой он козел.

– Знаешь, а ведь ты единственный, кому она это рассказывает. Даже с моей мамой они об этом не говорят, а ведь они, ну… – Цюань скрестил два пальца. – Тебе нужно просто слушать.

– Да, знаю. – Майкл понимал, что маме полезно говорить об этом, и чаще всего он неплохо справлялся. Но в последнее время это становилось для него все сложнее. Потому что он эгоистичный засранец.

Каков отец, таков и сын.

Велик был соблазн принять предложение Стеллы, хоть он и нутром чувствовал, что надо отказаться. Ей бы лучше проводить время с великими техническими умами и нобелевскими лауреатами – людьми, которые ей действительно ровня, которые могут себе позволить быть с ней, даже несмотря на то, что она им за это не платит.

В отличие от Майкла. Он отдал бы практически все, лишь бы исключить денежную переменную из их уравнения, но счета не заканчивались.

– Мне уйти или остаться? – спросил Цюань, не двигаясь со своего места возле двери.

Майкл вытащил из картонной коробки два пива, открыл одну бутылку о вторую и поставил открытую на столик.

– Оставайся.

Цюань подошел к дивану, захватив по пути бутылку, и сел рядом с Майклом. Сделав большой глоток, он поставил пиво, снова взял лапшу и продолжил то, на чем остановился, только уже чавкая потише.

Майкл откупорил свою бутылку о край стола, включил телевизор и стал бездумно листать каналы, попивая пиво.

– Кстати, о твоей девушке… – начал Цюань. – Как долго вы уже встречаетесь?

Майкл приложился к бутылке и долго пил. На трезвую голову он об этом говорить не сможет.