Восемь Драконов и Серебряная Змея - Yevhen Chepurnyy

соратником спаслись лишь милостью Отца-Неба, — внезапно прохрипел Инь Шэчи напрочь сорванным голосом. — Мой несчастный брат был ранен в горло, и утратил дар речи. Я же пролежал на поле боя, придавленный трупом лошади, до самого вечера, и лишь с наступлением темноты сумел ускользнуть от ханьских шакалов. Прежде чем требовать объяснений, дай мне, хотя бы, испить воды, — участники военного совета ответили на это выступление задумчивыми взглядами. В глазах Цяо Фэна поубавилось недоверия и беспокойства, а Дуань Юй и вовсе захлопал в ладоши с веселой улыбкой.

— Простой трюк, но киданям его хватит, — обычным тоном закончил наследник семьи Инь.

— Все это замечательно, но разве ты говоришь на одном из наречий Ляо, Шэчи? — спросил все ещё сомневающийся Хуа Хэгэнь. — Воин киданей, говорящий на языке ханьцев, будет выглядеть подозрительно.

— Об этом волноваться не стоит, — уверенно заявил Хань Гочжун. — Среди ляоской знати в почете все ханьское — оружие, предметы обихода, украшения, да и язык тоже. Даже такой ненавистник великой Сун, как Елюй Нелугу, изучал тактику по трудам наших полководцев, и всюду таскает с собой кресло-паланкин, привезенное со Срединной Равнины. Ни мечи супругов Инь, ни речь Шэчи ни у кого не вызовут подозрения — нужно только выбрать для их перевоплощения пару киданей побогаче видом.

— Тогда, пожалуй, все может получиться, — медленно проговорил Цяо Фэн. — Сколько времени тебе понадобится для подготовки своего искусства, жена?

— Пару часов, — подумав, ответила та. — Нужно подыскать подходящие тела, снять с них одежду и доспехи, отмыть их от трупного яда… — она брезгливо сморщила носик. — И я отказываюсь делать это в одиночку.

— Я направлю вам в помощь солдат, госпожа Цяо, — пообещал генерал Хань. — Супруги Инь смогут, тем временем, отоспаться. Нам же остаётся лишь ждать от вас добрых вестей, друзья, — заключил он, глядя на Шэчи и Ваньцин.

— Будьте уверены, господин генерал, нужные сведения мы добудем, — пообещал юноша. Бросив на друзей и соратников лукавый взгляд, он добавил:

— После всех виденных мной оперных постановок, будет интересно самому поучаствовать в одной, — его лицо расплылось в хитрой улыбке, — особенно, в роли злодея-киданя.

* * *

Двое военачальников армии Ляо стояли посреди сунского военного лагеря, настороженно осматривая друг друга. Оба были молоды, высоки ростом, и носили латную броню, украшенную узором в виде волчьих голов; также, эти молодые кидани выделялись семейным сходством столь явным, что в родстве их не было никаких сомнений.

— Ты выглядишь, как оживший мертвец, муж мой, — недовольно промолвил один из них глубоким женским голосом. — А эти сапоги на высоком каблуке донельзя неудобны. Вздумай я бегать в них, то неминуемо брякнусь, и сломаю себе что-нибудь.

— Небольшие пошатывание и неуверенность в походке лишь помогут твоему образу, любимая жена, — весело ответил второй. Он, неожиданно для ляосца, говорил на чистейшем сунском «государственном языке», с едва заметным оттенком дэнчжоуского южного наречия. — Мертвец, говоришь? Значит, бледности достаточно. Эх, жаль, что здесь нет хороших зеркал, — раздражённо покривившись, кидань склонился над стоящей рядом кадкой, полной воды, и вгляделся в свое отражение.

— Все в порядке, — задумчиво промолвил он. — Осталась лишь одна малость. Будь любезна, сестрица А Чжу, сдвинь мой шлем набекрень, — попросил он также присутствующую здесь жену Цяо Фэна.

— Набекрень? — озадаченно моргнула та. — Зачем, братец Шэчи? И почему ты не сделаешь это сам?

— Именно набекрень, — обстоятельно ответил замаскированный Инь Шэчи. — Так, чтобы я выглядел нелепо и бестолково. Это, на самом деле, очень важная деталь, как и грязь, которую нами предстоит нанести на доспехи. Выгляди мы с Ваньцин безупречно, и неминуемо вызовем подозрения. Грязные и усталые, мы уже будем смотреться достовернее — пережив кровавую битву, и выбравшись из лап врага, мы обязательно испачкались бы, и неоднократно. Если же в моем облике будет присутствовать нечто, вызывающее смех и жалость, эта мелочь скроет собой возможные недочёты моей маски, отвлекая от них внимание. Люди обычно не присматриваются к другим, довольствуясь тем, что увидели мельком. Сам я не хочу тревожить мое одеяние потому, что боюсь повредить маску — все же, у меня маловато опыта с техникой перевоплощения. Точнее, его нет совсем.

— С техникой перевоплощения, может быть, и нет, а вот с искусством обмана — побольше моего, — задумчиво призналась А Чжу, осторожно сдвигая шлем Шэчи набок. — Я и не знала об этой… мелкой отвлекающей глупости. Может, мне и шлем сестрицы Вань перекосить?

— Всего должно быть в меру, — авторитетно заявил юноша под маской киданя. — Это тебе скажет любой ценитель оперы. Если в одежде актеров слишком много блеска, они попросту ослепят зрителя, и тот не увидит ничего, кроме невнятного мельтешения. Сделай их одеяния чрезмерно темными и мрачными, и постановка будет нагонять тоску. Присутствуй в облике актеров слишком много глупого и нелепого, и представление превратится в шутовской балаган. Мой несчастный братец, после ранения утративший речь, — Инь Шэчи с проказливой полуулыбкой кивнул в сторону прикидывающейся киданем жены, что с недовольным видом переминалась с ноги на ногу, — не должен вызывать смех. Только жалость.

— Тогда, добавлю ей в лицо бледности и синевы, и надену на горло окровавленную повязку, — рассудила А Чжу. — Стой спокойно, сестрица Вань, — под раздраженный вздох Му Ваньцин, она запустила руки в наплечную суму.

* * *

Домики небольшого села, даже, скорее, крупного хутора, невидяще пялились в никуда провалами выбитых окон. Зияющие проемы дверей, чьи створки валялись поодаль, сорванные с пазов, выглядели раскрытыми в крике о помощи ртами. На многих домах виднелись подпалины — селение пытались сжечь, но без особого усердия. Раздутый и смердящий труп коровы, над которым темным облачком вились мухи, валялся на одном из дворов, а на обочине утоптанной дороге, что вела из хутора, лежало уже человеческое тело. Вокруг разрубленной головы мертвеца темнела лужа засохшей крови.

— Я и не знала, что на перевале Яньмыньгуань остались ханьские селения, — пораженно пробормотала Му Ваньцин. Ее ладонь крепко сжимала руку мужа.

— Уже, наверное, не осталось, — с сожалением ответил юноша, глядя на мрачную картину уничтоженного хутора. — Кидани наверняка угнали в рабство всех, кого смогли. Ну, кроме несчастных, вроде него, — он указал на лежащий у дороги труп.

При жизни, тот был