Есть, молиться, любить - Элизабет Гилберт

— Прямо как твой отец, — сказала мама, сделавхраброе и великодушное признание.

— Проблема в том, — ответила я, — что я непохожа на свою мать. Я не такая непробиваемая, как ты, мам. Я нуждаюсь вблизости любимого человека постоянно. Жаль, что я не похожа на тебя, тогда бы унас с Дэвидом, может, что и вышло. Но это просто ужасно — знать, что однажды мнеможет понадобиться его поддержка и я не смогу на нее рассчитывать.

И тут мама прямо-таки меня огорошила. Она сказала:

— Лиз, все то, чего ты хочешь от отношений, — ятоже всегда хотела.

Моя мать словно протянула руку, разжала кулак и наконецпоказала мне те пули, которые все эти десятилетия ей пришлось носить в себе,чтобы сохранять счастливый брак (а она действительно счастлива с отцом,невзирая ни на что). Никогда в жизни я не видела ее такой — никогда. И никогдане задумывалась о том, чего ей хотелось от отношений, чего ей не хватало ипочему в конце концов она решила с этим смириться. Осознав все это, япочувствовала, что в моем мироощущении наметился радикальный сдвиг.

Если даже ей хочется иметь то же, что и мне, то?.. Продолжаянашу беспрецедентно откровенную беседу, мама заявила:

— Ты должна понять, что нас воспитывали ожидать гораздоменьшего от жизни, дорогая. Не забывай, я выросла совсем в другое время и вдругом месте.

Я закрыла глаза и представила маму, десяти лет от роду, насемейной ферме в Миннесоте; она работала не меньше наемных батраков, растиламладших братьев, носила платья старшей сестры и копила медяки, чтобы оттудавыбраться.

— И ты должна понять, как сильно я люблю твоегоотца, — заключила она.

Моя мама сделала выбор, он всем нам предстоит, и смирилась сним. Я вижу, что теперь она довольна. Ее не терзают сомнения. Преимущества еевыбора огромны: долгий, прочный брак с человеком, которого она до сих пор зоветлучшим другом; семья и внуки, которые ее обожают; уверенность в собственныхсилах. Пусть ей пришлось чем-то пожертвовать, да и папе тоже, — но развекому-то из нас удается этого избежать?

И вот теперь я должна ответить на вопрос: какой выбор ясделаю? Чего я ожидаю от жизни? Чем могу пожертвовать, а чем нет? Мне тяжелопредставить жизнь без Дэвида. Невыносимо даже предполагать, что мы большеникогда не отправимся в путешествие с моим любимым попутчиком, что я никогда неприпаркуюсь у его дома, опустив окна и включив Брюса Спрингстина, и что мы неукатим по шоссе в сторону океана, запасшись анекдотами и снедью на много летвперед. Но могу ли я поддаться этому блаженству, зная, что у него всегда будетоборотная сторона — одиночество, причиняющее физическую боль, неуверенность всебе, разъедающая все твое существо, обида, отравляющая душу медленным ядом, и,разумеется, полная деградация личности, а она неизбежно случается, когда Дэвидотказывается отдавать и лишь берет, берет, берет. Я больше так не могу.Ощущение счастья, которое я испытала в Неаполе, вселило в меня уверенность, чтоя не только способна стать счастливой без Дэвида, но просто обязана этосделать. Как бы я его ни любила (а я люблю его вне всяких разумных границ),надо попрощаться с ним сейчас. И больше к этому не возвращаться. И я пишу емуписьмо.

На дворе ноябрь. Мы не общались с июля. Я попросила его неконтактировать со мной, пока буду путешествовать, так как знала: мояпривязанность к Дэвиду столь сильна, что не позволит мне сосредоточиться наглавном — путешествии, если я при этом буду думать о том, где он сейчас. Но вотсама делаю первый шаг и пишу письмо.

Я спрашиваю, как у него дела, и сообщаю, что у меня все впорядке. Шучу — это мы с Дэвидом всегда умели. Потом объясняю, что мы должныпокончить с нашими отношениями раз и навсегда. Что, наверное, настало времяпризнать, что ничего у нас не получится и не нужно стараться. Никакогочрезмерного драматизма в моем письме нет. Этого в нашей жизни и без тогохватало. Я пишу кратко и ясно. Но надо добавить еще кое-что, и, затаив дыхание,я печатаю: «Если ты решишь продолжить поиски своей половинки, искренне желаюудачи». Руки трясутся. Подписываюсь «с любовью, Лиз», стараясь казатьсяповеселее.

Но чувствую себя так, будто получила удар в грудь палкой.

В ту ночь я почти не сплю и все думаю, как Дэвид прочтет моеписьмо. В течение следующего дня несколько раз бегаю в интернет-кафе ипроверяю, нет ли ответа. Пытаюсь игнорировать внутренний голос, которыйотчаянно надеется, что Дэвид ответит. ВЕРНИСЬ! НЕ УХОДИ! Я ОБЕЩАЮ ИЗМЕНИТЬСЯ!Стараюсь задавить в себе ту Лиз, которая с радостью готова бросить великуюзатею с путешествиями по свету ради ключей от его квартиры. Но около десятивечера в тот день я наконец получаю ответ. Это прекрасное письмо: Дэвид всегдаписал чудесные письма. Он пишет, что согласен со мной: нам пора попрощатьсянавсегда. Он и сам об этом думал. Его ответ очень деликатен, а чувства утраты исожаления переданы с глубокой нежностью, которая иногда все же была емусвойственна. Дэвид пишет, что обожает меня, да так, что не передать словами, инадеется, что я это понимаю. «Но мы не подходим друг другу», — заключаетон. Дэвид уверяет меня, что однажды я встречу настоящую любовь. Он несомневается. Ведь, по его словам, «красота притягивает красоту».

Очень приятные слова. Пожалуй, это самое приятное, что можноуслышать от мужчины твоей мечты, кроме разве что ВЕРНИСЬ! НЕ УХОДИ! Я ОБЕЩАЮИЗМЕНИТЬСЯ!

Я долго и уныло смотрю на экран. Я понимаю, что все это клучшему, что я предпочла счастье страданиям, освободила в душе место для покаеще неизвестного будущего, которое наполнит мою жизнь удивительными событиями.Я все это понимаю. И все же…

Дэвида больше в моей жизни нет.

Я закрываю лицо руками и сижу так, еще глубже погружаясь вуныние. Наконец поднимаю голову и вижу, что одна из албанок, работавших винтернет-кафе, перестала мыть пол, прислонилась к стене и с интересом меняразглядывает. На мгновение наши усталые глаза встречаются. Я мрачно качаюголовой и говорю вслух «Я в полном дерьме». Она понимающе кивает. Она не знаетанглийского, но, естественно, понимает все и без слов.

И тут звонит мобильник.

Это Джованни — в полной растерянности. Оказывается, он ждетменя на пьяцца Фьюме вот уже больше часа — вечером по четвергам мы всегдавстречаемся там для занятий. Джованни весьма озадачен — ведь обычно это онопаздывает на встречи или вовсе забывает о них, а сегодня в кои-то веки пришелвовремя и был уверен, что мы договаривались встретиться… разве нет?

Я забыла об этой встрече напрочь. Сообщаю Джованни своеместонахождение. Он обещает заехать за мной на машине. Мне сейчас не хочетсяникого видеть, но по телефону это трудно объяснить с учетом наших ограниченныхязыковых познаний. Выхожу на улицу и жду его на холоде. Через несколько минутподъезжает маленький красный автомобиль, и я сажусь. Джованни на сленгеспрашивает, что случилось. Но стоит мне раскрыть рот, как я начинаю реветь. Сомной случается настоящая истерика. Ужасный, сопливый рев — как говорит мояподруга Салли, «двойная закачка»: с каждым всхлипом два раза глотаешь воздухносом. Истерика начинается совершенно неожиданно — как удар под дых.