Есть, молиться, любить - Элизабет Гилберт

Я иду по направлению к пьяцца дель Пополо с ее великолепнойаркой, сотворенной Бернини в честь достопамятного визита шведской королевыКристины. (Ее след в истории был подобен взрыву нейтронной бомбы. Вот как мояподруга Софи описывает великую королеву «Она была превосходной наездницей,охотницей, ученой, перешла в католичество и тем самым спровоцировала огромный скандал.Кое-кто утверждает, что на самом деле она была мужчиной, во всяком случае, еелесбийские наклонности были очевидны. Она носила брюки, ездила наархеологические раскопки, собирала предметы искусства и напрочь отказаласьрожать наследника».) Рядом с аркой — церковь: можно войти бесплатно иполюбоваться двумя полотнами Караваджо, изображающими мучения святого Петра иобращение святого Павла (переполненный благодатью Господней, тот упал на землюв священном трепете, не убедив, однако, даже своего коня). Глядя на картиныКараваджо, я всегда преисполняюсь чувств и становлюсь плаксивой, поэтому, чтобыприободриться, я направилась в другую часть церкви и стала разглядывать фреску,на которой красовался самый счастливый, пухлый и смешной малыш Иисус во всем Риме.

Иду дальше на юг. Прохожу мимо палаццо Боргезе — эти стенывидали немало знаменитых жильцов. В их числе Полин, скандально известная сестраНаполеона, державшая здесь несметное число любовников. Еще ей нравилось использоватьслужанок в качестве табурета для ног. (Прочитав эту фразу в путеводителе поРиму, невольно думаешь, что прочел неправильно, но нет, все так и было. Полинтакже нравилось, чтобы в ванну ее относил, как тут написано, «негр-гигант».)Прогуливаюсь по берегу широкого болотистого первозданного Тибра, до самогоострова Тибр. Это мое любимое уединенное местечко в Риме. Остров издавна связанс целительством. В двести девяносто первом году до нашей эры, после эпидемиичумы, здесь был построен храм Эскулапа; в Средние века монашеский орден подназванием Фатабенефрателли («добрых дел братцы» — смешное название) соорудилздесь госпиталь, да и сейчас на острове больница.

На другом берегу — квартал Трастевере, который, как говорят,населяют самые что ни на есть коренные римляне — работяги, те самые ребята, чтоза много веков построили все памятники по ту сторону Тибра. Там я обедаю втихой траттории, смакуя еду и вино не спеша — потому что ни один трастеверецникогда не помешает вам спокойно обедать, если вам так хочется. Заказываюассорти из брускетты, спагетти cacio e рере (простейшее римское блюдо — паста ссыром и перцем) и небольшого жареного цыпленка, которого съедаю пополам сбродячей собакой — она наблюдала за моим обедом такими глазами, какие бываютлишь у бродячих собак.

Возвращаюсь к мостику и оказываюсь в старинном еврейскомгетто — печальное место, веками стоявшее нетронутым, пока его не разорилинацисты. Сворачиваю обратно к северу и иду мимо пьяцца Навона с ее огромнымфонтаном в честь четырех великих рек планеты Земля (и мутный Тибр гордо, хоть ине совсем правомерно, в их числе). Потом я иду смотреть на Пантеон. Я хожусмотреть на Пантеон при каждом случае, ведь как-никак, я живу в Риме, а встарой поговорке говорится, что кто был в Риме и не видел Пантеона, тот «какприехал ослом, так и уехал».

По дороге домой делаю небольшой крюк, чтобы наведаться водно место, которое почему-то обладает для меня странной притягательностью:мавзолей Августа. Это большая, круглая, полуобсыпавшаяся груда кирпича некогдабыла великолепным мавзолеем, построенным Октавианом Августом для захоронениясобственных останков и всех членов его семьи на вечные века. Должно быть, в товремя императору было трудно представить, что пройдет время — и Рим перестанетбыть могущественной империей, боготворящей Августа. Разве мог он предвидеть,что его мир исчезнет? Разве мог знать, что варвары разрушат акведуки ипревратят в руины великолепные дороги, а город опустеет, и пройдет ни много нимало двадцать веков, прежде чем численность римского населения сравняется стой, что была во времена прежней славы?

Мавзолей Августа был разрушен и разграблен в Средние века.Прах императора был украден — кем, неизвестно. В двенадцатом веке влиятельнаясемья Колонна перестроила мавзолей в крепость, чтобы защититься от нападениймногочисленных враждующих княжеств. Впоследствии на месте мавзолея разбиливиноградник, затем — сад эпохи Возрождения; была здесь и арена для травли быков(в восемнадцатом веке), и склад фейерверков, и концертный зал. В тридцатые годыМуссолини конфисковал здание и восстановил его первоначальный вид — с целью водин прекрасный день сделать местом собственного захоронения. (Должно быть, емутоже было трудно представить, что пройдет время — и Рим перестанет бытьимперией, боготворящей Муссолини.) Как известно, фашистские мечты Муссолиниоказались недолговечными, и похорон на императорском уровне не вышло.

Сегодня мавзолей Августа — одно из самых тихих и уединенныхмест в Риме. Он стоит, глубоко погрузившись в землю. С веками город вокруг неговырос. (Два с половиной сантиметра в год — средняя скорость, с которой городавытягиваются вверх со временем.) Над мавзолеем в бешеном колесе кружатсямашины, а вниз никто никогда не спускается (я ни разу не видела) — лишьиногда место используют, как общественный туалет. Но здание до сих пор стоит, сдостоинством держится на римской земле в ожидании очередной реинкарнации.

Непоколебимость мавзолея Августа вселяет в меня спокойствие.За свою жизнь это сооружение послужило самым разнообразным целям и каждый разадаптировалось к диким временам. Мавзолей Августа можно сравнить с женщиной,которая прожила совершенно сумасшедшую жизнь: сначала была, скажем, обычнойдомохозяйкой, потом внезапно овдовела и, чтобы свести концы с концами, подаласьв стриптизерши, но в результате каким-то образом умудрилась стать первойженщиной-дантистом, побывавшей в космосе, а потом баллотировалась в сенат. Но вкаждой из этих ипостасей неизменно оставалась собой.

Глядя на мавзолей Августа, я понимаю, что мою жизнь, пожалуй,нельзя назвать столь безумной. Это наш мир сошел с ума: он приносит перемены,которых никто не ожидал. Для меня мавзолей Августа — свидетельство того, чтонельзя привязываться к устаревшим понятиям о том, кто я такая, что собойпредставляю, кому принадлежу и каково мое предназначение. Что еще вчера быловеличественным памятником — завтра может стать складом фейерверков. Даже вВечном городе, твердит безмолвный мавзолей, нужно всегда быть готовым кстремительным и непрерывным изменениям.

Еще до отъезда в Италию, в Нью-Йорке, я отправила самой себекоробку с книгами. Посылка должна была прийти по моему римскому адресу втечение четырех — шести дней, однако на итальянской почте, кажется, ошиблись ипрочли «четыре — шесть», как «сорок шесть», — иначе почему прошло уже двамесяца, а о посылке ни слуху ни духу? Друзья-итальянцы говорят, что лучше мне оней забыть. Мол, посылка может и прийти, а может и не прийти никогда, иподелать ничего нельзя.

— Может, ее украли? — жалуюсь я ЛукеСпагетти. — Или на почте потеряли?

Он прикрывает рукой глаза.

— Не задавай глупых вопросов. Ты только большерасстроишься.