Есть, молиться, любить - Элизабет Гилберт

У меня даже есть одна игра, в которую я обожаю играть сдрузьями. Она называется «Следите за мной!» Стоит кому-то упомянуть какой-либомалоизвестный факт (скажем, «Святой Людовик., это еще кто?»), как я кричу:«Следите за мной!» — а затем беру трубку и набираю номер Кэтрин. Бывает, язастаю ее за рулем «вольво», когда она забирает детишек из школы, и тогда онаотвечает не сразу: «Святой Людовик., ну это король Франции, который носилвласяницу, что очень любопытно, потому что…»

И вот сестра является в Рим — в город, где я теперьживу, — и для меня же проводит экскурсию. Это Рим, каким его видит Кэтрин.Он состоит из фактов, дат и архитектурных зданий, которых я никогда незамечала, потому что моя голова работает по-другому. Что касается мест и людей,меня всегда интересуют только связанные с ними истории — это единственное, начто я обращаю внимание, а архитектурные детали побоку. (Через месяц после тогокак я поселилась в римской квартире, Софи зашла в гости и заметила: «Какая утебя красивая розовая ванная!» Тогда я впервые обратила внимание, что онадействительно розовая. Поросяче-розовая от пола до потолка, вся в розовойплитке, — честное слово, то был первый раз, когда я это увидела.) Нонатренированный взгляд сестры тут же отмечает, построено ли здание вготическом, романском или византийском стиле; каким орнаментом выложен храмовыйпол; что за незаконченная фреска незаметно приютилась в тусклой нише заалтарем. Она мерит римские улицы длинными шагами (в детстве мы говорили: «А уКэтрин ноги из шеи растут»), а я семеню ей вслед, как семенила всегда, с самогомладенчества, — каждый ее шаг — как два моих.

— Ты только посмотри, Лиз, — восхищаетсяона, — как они приделали фасад девятнадцатого века поверх кирпичнойкладки! Спорим, стоит завернуть за угол, и… ну что я тебе говорила? Онидействительно оставили исходные римские монолиты в качестве балок! Навернякапотому, что человеческих сил недостаточно, чтобы сдвинуть их с места. Небазилика, а сборная солянка какая-то…

Кэтрин несет карту и путеводитель «Мишлен Грин», а я — едудля пикника (две огромные булки величиной с софтбольный мяч, острая колбаса имаринованные сардины, фаршированные мясистыми зелеными оливками; грибной паштетсо вкусом леса, комочки копченой моцареллы, аругула, присыпанная перцем иподжаренная на гриле, виноградные помидорчики, сыр пекорино, минеральная вода иохлажденное белое вино). Я все думаю, когда же мы наконец будем есть, а Кэтринразмышляет вслух: «Ну почему о Трентском соборе вечно так мало информации?»

Вместе мы осматриваем с добрый десяток церквей, и все онисмешиваются у меня в голове — святой тот и этот и прочие святые Некто, БосыеМученики Праведного Самоограничения. Я не помню названий и не знаю подробностейо нескончаемых контрфорсах и свесах, но это вовсе не значит, что мне ненравится заходить в эти церкви вместе с сестрой. От ее васильковых глаз ничтоне ускользает. Уж не помню, в какой именно церкви фрески показались мне слишкомпохожими на героическую роспись нашего Управления общественных работ,[13] зато помню, как Кэтрин показала их мне и заметила: «Тебедолжны понравиться эти папы в стиле Франклина Рузвельта…» Еще помню утро, когдамы пораньше встали и пошли на службу в церковь Святой Сусанны и держались заруки, слушая, как монахини распевают предрассветные грегорианские гимны, —и у обеих слезы стояли в глазах от их пения, разносящегося незамолкающим эхом.Моя сестра не слишком религиозна, как и все в нашей семье (я считаю себя белойвороной). Мои духовные искания вызывают у нее чисто интеллектуальноелюбопытство. И в той церкви она шепчет мне:

— Какая у них прекрасная вера… Но я все равно бы несмогла, никогда не смогла бы…

Вот еще один пример различий в наших взглядах. Недавно однусемью, что живет с сестрой по соседству, постигла двойная трагедия: молодоймаме и ее трехлетнему малышу поставили диагноз — рак Когда Кэтрин мне об этомрассказала, я могла лишь потрясенно ответить: «О Господи! Теперь им толькомилость Божья поможет». Кэтрин же категорично парировала: «А кто поможет имобеды варить?» После чего собрала всех соседей и организовала посменноеобеспечение бедного семейства горячими ужинами — каждый вечер, в течение целогогода. Не знаю, понимает ли сестра, что это и есть Божья милость.

Мы выходим из церкви Святой Сусанны, и Кэтрин говорит:

— Знаешь, почему папы должны были заниматься городскимпланированием в Средние века? Потому что каждый год со всего западного мирасъезжались два миллиона католических паломников, чтобы преодолеть путь отВатикана до базилики Святого Иоанна на Латеране, — бывало, что и наколенях. И всех этих людей нужно было как-то разместить.

У моей сестры есть одна религия — наука. Ее священная книга— Оксфордский словарь. Склоняя голову над книгой, она водит пальцем постранице, и это — ее Бог. Позднее тем же днем я вижу ее за молитвой: она падаетна колени посреди римского форума, расчищает мусор на земле (как будто с доскивытирает), берет маленький камушек и рисует для меня очертания классическойроманской базилики. Потом указывает на руины перед нами и снова на свойрисунок, и в конце концов я понимаю (даже я, у которой визуальное восприятиеявно хромает), как выглядело это здание восемнадцать веков назад. Кэтрин рисуетв воздухе несуществующие своды, неф и окна, которых давно нет. Она — какГарольд из сказки про волшебный карандаш:[14] чего нет —дополнит с помощью воображения, что давно разрушено — снова сделает целым.

В итальянском языке есть временная форма, используемая оченьредко: passato remoto, давнопрошедшее время. Оно используется, когда речь идетоб очень далеком прошлом, о событиях, которые случились так давно, что они ужене имеют влияния на говорящего, — к примеру, об античной истории. Но, еслибы моя сестра говорила по-итальянски, для разговоров об античной истории passatoremoto ей было бы ни к чему. Ведь, по ее понятиям, римский форум — никакое недавнопрошедшее, и даже не прошедшее время. Он такой же настоящий и реальный,как и я. Кэтрин уезжает завтра.

— Послушай, — говорю я, — позвони, когдасамолет приземлится, ладно? Не хочу наводить панику…

— Знаю, сестренка, — отвечает она. — Я тожетебя люблю.

Просто удивительно иногда ловить себя на мысли, что у Кэтринесть муж и дети, а у меня нет. Мне почему-то всегда казалось, что все выйдетнаоборот. И это у меня будет полон дом грязных ботинок и орущих деток, а Кэтринбудет жить одна, сама по себе, и читать на ночь в кровати. Но мы выросли истали такими, как есть, опровергнув все детские прогнозы. Хотя, пожалуй, такдаже лучше. Несмотря на все ожидания, каждый создал себе ту жизнь, что большевсего ему подходит. Кэтрин по природе одиночка, и, значит, ей нужна семья,чтобы не страдать от одиночества; я же веселушка, и, значит, мне никогда не придетсябеспокоиться о том, что я останусь одна — пусть даже у меня никого нет. Я рада,что Кэтрин едет домой, к родным, и счастлива, что у меня впереди еще девятьмесяцев путешествий — и все это время мне не придется заниматься ничем другим,кроме как есть, читать, молиться и писать.