Архангелы Сталина - Сергей Шкенев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Понимаю — автор имеет право выставлять свои комплексы на всеобщее обозрение. У дедушки Фрейда на этот случай даже термин подходящий имеется. Что-то детское, с бибиками созвучное. Но это я могу понять, за жизнь и не такого насмотрелся. Но вы попробуйте Лаврентию Павловичу свою позицию объяснить.
Вот и он, кстати. Только почему бежит такими громадными скачками? И кричит на бегу, радуется, наверное. Ого, и у Сагалевича с отцом Алексием праздник? Меня-то чего не позвали?
Обидно, понимаишь-шта. Хотя, если вдуматься, большому начальнику с ромбом в петлице бегать не к лицу.
— Медведь! — Орёт Берия, пролетая мимо меня.
Я медведя не заказывал. А может у них карнавал? Какое сегодня число? Точно, день авиации отмечают. Вот что значит, до глубины души проникнуться проблемами аэродрома. Люблю увлекающихся людей.
— Соломон Борухович, — еле успел поймать того за рукав. — С праздником Вас!
— С каким? Я тут причём? — отвечает, а сам бледнеет лицом и пытается вырваться.
— А разве Ваша фамилия не Пропеллер?
— Нет, — лаконично, не похоже на себя, ответил Сагалевич и испарился, оставив у меня в руках половинку своей шинели.
— Ты куда? Замёрзнешь ведь, — кричу ему вдогонку.
А в ответ только эхо: — …ведь…ведь…ведь…. Передразнивает.
Бабах! Отомстила эху трехлинейка. Сдурели? Устраивайте салют на доброе здоровье, мешать не буду. Только постарайтесь, что бы пули не выбивали фонтанчики у меня под ногами. Бабах!
— Осторожно, — слышу обеспокоенный голос Гаврилы, — в собаку не попадите.
Заботливый, мать его, и опять обзывается. И в третий раз стреляют. Ладно, гранат у нас нет. Только уж я хотел сказать напарнику всё, что думаю, как на меня из-за обломка скалы выскочил белый медведь. Так вот почему все бегали! Думаете я не умею? Помнится на Олимпиаде….
Житие от Гавриила.
От "Челюскина" отвалила шлюпка, и поспешила в сторону берега, по плавной дуге огибая болтающиеся в бухте льдины. Наверное, обед везут, вон, на корме, на командирском месте, покачивается в такт гребкам белый колпак. Точно, лодка подошла ближе, и уже можно было разглядеть сияющую физиономию Максимыча, самолично сопровождающего термоса с едой для командного состава. Всем остальным, работающим на суше, готовят в полевых кухнях прямо на месте.
— Извините, товарищ Архангельский, Вы собачку свою не видели? — с виноватым видом ко мне подошёл кок. — А то время обеденное, а его всё нет и нет.
— Не знаю, — пожал я плечами.
— Так он с первым баркасом на берег сошёл, — сообщил один из матросов. — И сразу куда-то вглубь острова почесал. К вечеру вернётся. Он и вчера так же убегал.
— Жалость-то, какая, — вздохнул начальник камбуза, — тут с утра гидрологи тюленя молодого подстрелили, так я отбивных наделал. Остынет же.
— Какая гадость, — поморщился я. — От него же рыбой пахнет.
— Это для собачки тюленятина, а вам свежепойманого палтуса пожарил. Да Вы понюхайте, товарищ комбриг, прочувствуйте аромат.
Из-под крышки вырвался и поплыл над землёй, вернее мёрзлыми камнями, одуряющий запах. В желудке, которому было мало трёх чашек кофе с утра, квакнуло и заворчало.
— Это ещё не всё, — похвалился кок, — суточные щи со сметаной. А, каково? Посмотрите, и товарищ Берия издалека почуял, торопится.
Лаврентий добежал до нас, судорожно заглатывая воздух, и, выпучив глаза начал тыкать пальцем себе за спину. И что там такого интересного? А, вот в чём дело. Действительно, забавно смотрится отец Алексий, путающийся в рясе. И ещё смешнее — Сагалевич в обрывках шинели. Шутники.
Алексей Львович первым добежал до нас, и, свалив ударом кадила стоящего поодаль красноармейца, вырвал у того из рук винтовку. Выстрел. Видимо промах, потому что священник матерится, досылая новый патрон. Я поглядел, куда он целится во второй раз. Ёкарный бабай! Точнее, белый медведь! Да какой здоровый, прет как танк, и морда такая же наглая и широкая. А ревёт ещё громче. Бабах! Опять мимо, но теперь зверь отвернул в сторону.
— Товарищ комбриг, — обращает моё внимание кок, — а Ваша собачка его за задницу кусает.
Ну, попадётся мне эта сволочь безбашенная, мысленно ругаю такса. Вот он где пропадал два дня. И, всё-таки, выследил свою добычу. Немудрено, что медведь так орёт, пытаясь стряхнуть с себя мелкое чудовище, намертво сцепившее челюсти чуть пониже куцего хвоста. Естественно не своего.
— Осторожно, в собаку не попадите, — кричу Акифьеву, и он тут же промахивается в третий раз.
Сказал, называется, под руку. Свирепый хозяин здешних мест, подгоняемый азартным гостем, забрал ещё больше от нас, испугавшись громких выстрелов и визга рикошетов, и нос к носу столкнулся с Изей, недоумённо прислушивающимся к стрельбе. Храбрый архангел, не дрогнувший при Фермопилах, на этот раз проявил большое благоразумие, и гораздо большую скорость.
Как он чесанул, нет, вы это видели? Лавируя между нагромождениями валунов, щедро разбросанных по всему острову, комбриг Раевский нёсся к берегу, обгоняя мысль. Причём свою собственную. Иначе, зачем ему бежать на пустынный галечный пляж, где даже спрятаться негде. Медведь не отставал, с точностью опытного ведомого копируя замысловатые загогулины маршрута своего лидера.
— Гавриил Родионович, — осторожно отвлёк меня кок, — а, правда, что товарищ Раевский принимал участие в раскопках Трои?
— Правда, — подтвердил я. — А Вы про это откуда знаете?
— Вот, Соломон Борухович только что сказал, что Шлиман на Изяслава Родионовича очень зол.
— Гражданину Сагалевичу мы сейчас повторное обрезание сделаем, — предупредил Берия. И спросил в никуда, сжимая фуражку волосатой лапой. — Чего же он не взлетает?
Я пихнул Лаврентия в бок, предупреждая о соблюдении конспирации. Пусть только попробует Изя крыльями захлопать, пообрываю напрочь. Но за всеобщим напряжением вопрос остался незамеченным.
А упомянутый архангел, ежесекундно оглядываясь на преследователя, пометался в растерянности по пляжу, и шагнул на прибившуюся к берегу льдину. Ревущий медведь, подгоняемый радостным визгом не разжимающего зубов такса, решил последовать примеру. Прыжком с места, побив все доселе известные рекорды, комбриг Раевский временно ушёл от погони.
На борту "Челюскина", привлечённые поднятым шумом, столпились люди. Даже с расстояния в полтора километра ясно различалась долговязая фигура кинооператора и бликующие на солнце линзы его камеры. Кавалькада неотвратимо и торжественно приближалась к кораблю, не обращая внимания на редкие выстрелы маузеров и наганов.
Какая свинья поленилась убрать трап? Вот по нему-то, вслед за удирающим Изей, и поднялся разъярённый зверь. Палуба мгновенно опустела, исчезли даже, оживившиеся было с отсутствием такса ездовые собаки.
— Лаврентий Павлович, в шлюпку. Гребцам по местам. — Командовал я, помогая сталкивать лодку в воду.