Дариус Дорван. Наемник - Владимир Корн

— Слушаю тебя, Лиден, — откликнулся Дариус и, не выдержав, взглянул на довольного Ториана.

— Пойдемте, я вам дом покажу, в нем жить будете, пока не уйдете.

Галуг к тому времени уже белел свежей повязкой на руке.

«И Ториан успел свои дела сделать, — с неожиданной для самого себя злостью подумал Дариус. — Вон как светится весь».

Предоставленный им старостой Лоринта дом тоже находился у самого частокола, но на противоположном краю деревни.

— Уж не дом ли утопленника ты нам предлагаешь? — поинтересовался Дариус. — Сам говорил, что один он жил, и родственников у него не было.

Вопрос получился злым, как само настроение Дариуса, но староста на него отреагировал на удивление спокойно.

— Нет, это гостевой дом. И в нашей глуши гости бывают.

Галуг и Ториан вошли внутрь, оставив Лидена с Дариусом наедине.

По лицу старосты ясно читалось, что ему не терпится задать интересующий его вопрос, и не стоило даже догадываться, с чем именно он будет связан.

Гонорт его опередил:

— Кин Лиден. — Дорван назвал его уважительно «кин», пытаясь таким образом извиниться. — Хочу рассказать тебе, кто именно ранил моих людей. И Галуг, и Тацир пострадали от рук варисургов, на которых мы внезапно нарвались. Это произошло там, в горной долине. — Он указал рукой на юг, где виднелись заснеженные вершины гор. — И до нее всего три дня пути. Ты знаешь о варисургах?

Сообщая Лидену о жрецах Вариса, Дариус внимательно всматривался ему в лицо, пытаясь увидеть, как именно он отреагирует на его слова.

Если Лиден об адептах знает, то им в Лоринте лучше не задерживаться, им вообще стоит уйти сразу же, прямо сейчас. Староста, может быть, и не поклоняется Варису, но ведь золото или серебро от этого не будут стоить меньше, и Лидена просто могли купить.

Лицо мужчины при известии о варисургах омрачилось.

— Это точно? — спросил он.

Дариус пожал плечами: нет, мои ребята с луками баловались и случайно постреляли друг друга.

«Вряд ли Лиден умеет настолько хорошо притворяться, — решил Дорван. — Вон как его сразу перекосило. Ты уж извини сразу за две вещи, староста. Во-первых, за то, что я посчитал тебя связанным со жрецами. Ну и еще за то, что принес тебе очень плохую весть. И все же тебе лучше знать о варисургах, а уж как ты поступишь дальше — дело только твое».

— Теперь о просьбе, в которой я теперь уже не могу тебе отказать… — начал Дариус, но Лиден его перебил:

— Завтра поговорим, а пока отдыхайте. На берегу озера баня стоит, сразу как выйдете, так направо. — Староста указал рукой на ворота в частоколе, находившиеся недалеко от дома. — Вечером можете попариться, грязь дорожную смыть, я уже распорядился истопить. Мыла у меня лишнего нет, но щелока сколько угодно. А за весть о варисургах спасибо. Хотя какое уж тут спасибо?

Едва Дариус вошел в дом, то сразу же услышал от Ториана:

— Гонорт, ты чего такой мрачный? Все как будто бы удачно складывается. Элика говорила, ее дед очень хороший врачеватель и должен Тацира на ноги поднять. Да и самая трудная часть дороги у нас уже позади. Сколько до торгового пути осталось? Всего ничего. А там еще чуть-чуть — и в самом Фагосе будем.

Дариус согласно покивал головой: все так.

«Особенно для тебя все удачно складывается. — Воспоминание об Элике укололо сердце острой иглой ревности. — Поди уже и на вечер договорился встретиться. Да и знал бы ты, чего лечение Тацира будет стоить, — жизни человека, возможно, совсем безвинного».

Баня оказалась хороша. Пусть и топилась по-черному, и к стенкам, покрытым толстым слоем копоти, старались не прикасаться, но прокалена была на совесть. Бист, лучше всех переносивший летний зной, к жару парилки за несколько лет жизни в Фаронге привыкнуть так и не смог. Быстро угорев, он несколько раз выскакивал на улицу окунуться в озеро, затем возвращался обратно. После четвертого или пятого его выхода Ториан, поддававший парку на каменке, не вытерпел и обругал его: мол, выстужает баню. Бист что-то пробурчал на родном языке, сполоснулся и ушел в дом, напоследок сказав, что жара в бане совсем неправильная.

Рядом далеко в озеро шли мостки, но прыгать в воду с них не стали, посчитав неудобным. Как бы там ни было, не далее как сегодня в озере утонул человек. И хотя тело достали, посчитали, что негоже будет вести себя слишком шумно.

После бани как нельзя кстати их ждала немалая корчага хмельного меда, добытая неугомонным Торианом.

Выпили по кружке, помянув добрым словом медовара, до того медок оказался хорош. После второй Дариуса немного отпустило, и он вспоминал Элику уже не с такой тоской. Кто же мог знать, что дальше ему станет еще хуже, намного хуже.

— Старшой, — обратился к нему Ториан. — Я тут кое с кем познакомиться успел, пойдешь со мной? Бисту нельзя, у него дома аж четыре жены осталось, не дай бог, хотя бы одна из них об этом узнает. А если все четыре? Галугу тоже, он одной рукой девку даже обнять по-человечески не сможет.

Не выдержав, Ториан заржал в полный голос собственной, так понравившейся ему шутке.

— Да и пьян он уже, — добавил он, отсмеявшись.

Что соответствовало действительности: Галуг, неутомимый ходок, на хмель был слаб и начал клевать носом уже после первой кружки.

— В общем, мне и пойти-то больше не с кем. Ну так как? Я Миалле ничего не скажу. Чтобы я лучшего друга предал!..

И Ториан вновь рассмеялся.

Дариус отрицательно помотал головой: нет.

«Ясно, с кем ты там успел договориться, а другой мне и даром не надо», — с неожиданной тоской подумал он.

— Ну как знаешь, вместе у нас всегда все хорошо получалось, — с сожалением в голосе произнес Ториан. — А я все же пойду. Может, передумаешь? — с надеждой спросил он на пороге дома, уже наполовину приоткрыв дверь.

И Дариус покачал головой во второй раз.

— Ты это… — неожиданно вдруг оторвал голову от стола задремавший Галуг. — Зови нас, если что, мы поможем.

После чего снова уронил голову на стол.

— Помощник, — ухмыльнулся Ториан, взглянул на Дариуса и вышел, прикрыв за собой дверь.

Не спалось. Друг ушел уже давно, а Дорван все не мог сомкнуть глаз. Только он их закрывал, как тут же ясно возникала картина: Элика и Ториан вдвоем, вместе, сплелись в единое целое, и она что-то жарко шепчет ему на ухо. Что-то очень бесстыдное и в то же время такое сладостное. Дариус зарычал сквозь зубы, отчего Бист сел, а Галуг беспокойно завертелся во сне на лежанке, куда Дариус сам его и уложил.

Чтобы не тревожить их сон, гонорт вышел из дома, присел на ступеньках крыльца. Откуда-то из темноты донесся призывный девичий смех, показавшийся ему знакомым.

— Элика, — скрипнул он зубами.