Обольщение красотой - Шерри Томас

Кристиан повернулся к ней и крепко обнял.

— Мне очень жаль.

— Я была ужасно молода тогда. Мне даже не хотелось иметь ребенка. Единственное, чего я хотела, это доказать своему мужу, что он неправ, считая меня бесплодной. Должно быть, я верила, что, доказав это, я смогу доказать, что он ошибается и во всем остальном. И что щедрый, любящий человек не должен поступать подобным образом.

— Вы ошибались, — твердо сказал Кристиан. — Позвольте мне рассказать вам о своей мачехе, одной из самых любящих и щедрых женщин, которых мне посчастливилось знать. Мой отец был полной ее противоположностью. И знаете, что она делала? Каждый раз, когда он приводил под нашу крышу очередную любовницу, она бросала дротики в его портрет, который он подарил ей в честь их свадьбы. Мы оба делали это, проводя приятнейшие часы за осквернением его физиономии. Я не осуждал ее за это. Наоборот. Я был рад, что она не ищет ему оправданий. Он был болваном. Почему она должна была притворяться, будто это не так? Вполне естественно, что вы хотели доказать, что ваш муж не прав. К сожалению, даже сломанные часы дважды в сутки показывают правильное время, но это не означает, что они не ошибаются в остальное время.

Он почувствовал, что она расслабилась. Повернув голову, она быстро поцеловала его в щеку.

— Спасибо. Я никогда не слышала более милых слов.

Он вернул поцелуй, коснувшись губами ее лба.

— Значит, вы останетесь на ночь?

В ее голосе прозвучали жалобные нотки.

— А если я превращусь утром в тыкву?

— Не страшно. Я буду спать в повязке.

Она хихикнула.

— Вы сделаете это ради меня?

— Конечно. Это самое меньшее, что я могу сделать для вас.

Она обхватила ладонью его щеку.

— Вам не придется так напрягаться. Я остаюсь.

Они снова занялись любовью. Когда все кончилось, она задремала. Кристиан лежал, прислушиваясь к ее ровному дыханию и ощущая покой, какого он никогда раньше не испытывал.

Кристиан проснулся первым — он всегда был ранней пташкой.

Он не обнаружил в своих объятиях тыкву. Уютно устроившись в изгибе его локтя, она оставалась женщиной, с мягкой кожей, теплыми руками и шелковистыми волосами. Одеяло сбилось, и в полутьме виднелись ее ступни и лодыжки, изящные и соблазнительные.

Если бы он повернул голову, то смог бы различить ее черты.

Но он обещал ей, что не будет подглядывать. Однако его удержала не только честь. Не видя ее лица, он был неподвластен собственным предубеждениям относительно женской внешности.

Он откинул одеяло, встал с постели, вышел из спальни и не возвращался, пока не надел на глаза повязку.

Женщина в зеркале была красивой.

Венеция удивленно смотрела на собственное отражение. Знакомые черты преобразились, озаренные радостным возбуждением. Из глаз исчезла настороженность, и они оживленно блестели. Она выглядела как женщина, жизнь которой только начинается, без груза разочарований и несбывшихся надежд.

Она оказалась не единственной, кто это заметил.

— Madam est très, très belle ce matin — même plus que d’habitude.

«Мадам очень, очень красива этим утром, даже красивее, чем обычно».

— Спасибо, — отозвалась Венеция.

— On dit que Monsier le duc est beau.

«Говорят, герцог — красивый мужчина».

Итак, слухи об их связи уже распространились. В таком праздном, замкнутом мирке, как «Родезия», этого следовало ожидать.

Раздался стук в дверь. Пульс Венеции участился. Неужели герцог решил нанести ей визит? Она полагала, что между ними существует молчаливая договоренность: ее убежище — как и ее личность — принадлежит только ей.

— Кто там? — спросила мисс Арно.

— Корабельные стюарды, — отозвался мужской голос с ирландским акцентом. — Мы кое-что принесли для баронессы.

Стюарды? Что за предмет мог потребовать для доставки усилий нескольких мужчин?

Три стюарда вкатили в каюту тележку, на которой высился прямоугольный предмет, завернутый в брезент.

— От его светлости, герцога Лексингтона, — сказал один из них.

Венеция прижала руку к губам, не веря своим глазам. Она велела стюардам снять брезент и холст, который был под ним.

Герцог и вправду подарил ей окаменевшие следы ящера.

— Очень впечатляюще. Но лично я предпочитаю шоколад, — заметила мисс Арно.

Подумаешь, шоколад! Венеция с радостью отказалась бы от шоколада насовсем, если бы время от времени могла получать такие великолепные свидетельства о существах, обитавших на земле в доисторические времена. Она щедро наградила чаевыми всех, включая мисс Арно.

— Купите себе шоколад.

Оставшись одна, Венеция опустилась на колени перед каменной глыбой и, надев самую чистую пару перчаток, обвела пальцем контуры следов.

— Что касается меня, — промолвила она, — то это именно то, что я предпочитаю.

Прежде чем выйти из каюты, чтобы встретиться с герцогом, она бросила взгляд в зеркало. Женщина, смотревшая на нее оттуда, была ослепительна, ибо ничто нас так не красит, как счастье.

Баронесса оказалась права. Ожидание ее появления было приятным, если не сказать больше. Кристиан чувствовал себя юным и возбужденным, как мальчик, которого отпустили с уроков раньше, чем обычно.

День выдался холодным, но солнечным. Пассажиры высыпали на прогулочную палубу, наблюдая за стаей дельфинов, которые следовали за судном, выпрыгивая из воды, как акробаты. Взволновано покачивались кружевные зонтики; взмывали в воздух мужские трости, используемые в качестве указок; настроение было таким же бодрым и оживленным, как море.

Баронесса явилась как воплощение весны, облаченная в платье из зеленого шелка, покрытого тончайшим слоем газа, напоминавшим дымку. Эта дымка трепетала и искрилась, отражая солнечные блики, подобно морю, которое плескалось за бортом, непрерывно меняя оттенки и освещенность.

Все головы повернулись в ее сторону. Нетрудно было догадаться, что они стали самым вожделенным предметом для сплетен на борту. Обычно Кристиан избегал публичности. Но сейчас он завел интрижку у всех на виду. И не только не сожалел об этом, но испытывал нелепую гордость от того, что эта великолепная женщина направляется к нему и к нему одному.

— Я пришла бы раньше, — сказала она, — но меня задержали.

— Вот как?

— Спасибо за подарок. Он слишком щедрый.

— Вовсе нет. Он никогда не доставлял мне такого удовольствия, как в тот момент, когда я послал его вам.

— Вы потрясли меня до глубины души, ваша светлость.