Эластичность - Леонард Млодинов

Процесс выглядит так: каждый год в один и тот же день – никто не знает, как колонии дается этот финт со временем, – каждая колония отправляет своих крылатых самцов и королев-девственниц на место спаривания, где они совокупляются. Затем все самцы умирают, а королевы разлетаются по новым местам. Там каждая сбрасывает крылья, выкапывает ямку, откладывает яйца и основывает новую колонию. Так воспроизводится исходная колония. Та просуществует со своей королевой от пятнадцати до двадцати лет. Каждый год королева будет откладывать яйца и тем пополнять колонию, используя все ту же сперму – от первого соития (большинство потомства – бескрылые рабочие, неспособные к воспроизводству, однако некоторые – новые королевы и самцы, существующие исключительно для того, чтобы оплодотворять королев).

Если вдуматься, способ существования сообществ насекомых нам совершенно чужд. У наших корпораций иерархическая структура, во главе которой стоит отдельный человек или небольшая группа людей – они и руководят деятельностью тех, кто им подчинен, а те, в свою очередь, возможно, управляют теми, кто еще ниже по служебной лестнице. Страна или компания, где никто не стоит у руля, для нас едва ли мыслимы. Такое положение дел мы называем анархией. Но муравьиная королева, в отличие от людских монархов, не имеет власти и не принуждает других муравьев выполнять какие бы ни то ни было действия. Никакой управляющий муравей не распоряжается поведением никаких других муравьев. Так устроены муравьиные колонии: до полумиллиона особей прекрасно обходится без всякого управления.

Эволюционная цель всех организмов – понимать окружающую среду и откликаться на ее воздействия достаточно эффективно, чтобы выжить и оставить потомство. Но отдельные особи в муравьиной колонии не собирают данные и не формируют единого представления о мире или о задачах, которые им необходимо решать. Они принимают лишь простые решения, основанные на том, что осязают в своем непосредственном окружении. Муравьи понятия не имеют ни о возможностях и угрозах вокруг себя, ни о целях и бедах колонии, никаких указаний, что делать, не получают. Представления о среде и ее трудностях зашифрованы в колонии как целом. Бесчисленные взаимодействия между особями, подчиняющимися простым заранее запрограммированным правилам, приводят к решениям и поведению колонии как целого, что и позволяет ей процветать.

Это классический пример переработки информации в режиме «снизу вверх» – в противовес тому, как это происходит в организациях и запрограммированных компьютерах, «сверху вниз». Как я уже говорил, наш мозг задействует оба режима. При переработке данных сверху вниз нашим рассуждением управляют исполнительные структуры мозга, а переработку «снизу вверх» производит безнадзорное эластичное мышление.

Нейроны – «муравьи» человеческого мозга, порождающие эмергентное явление, которое мы именуем человеческим разумом. Но нейронов у нас 86 миллиардов, что почти в двести тысяч раз больше, чем муравьев в обычной колонии. К тому же, в отличие от муравьев, общающихся с одним-двумя муравьями за раз, любой наш нейрон связан с тысячами других через структуры под названием аксоны и дендриты.

Из-за такой невероятной сложности организации нейроны у нас в мозге входят в состав нескольких разноуровневых систем. С поверхности мозг представляется единой массой бугров и складок, но на самом деле в нем множество специализированных отделов и подотделов. Соседствующие нейроны объединены в структуры, наделенные теми или иными конкретными функциями, а сами эти структуры образуют структуры покрупнее, и так далее – наподобие матрешки.

На самом верхнем уровне внешний слой нервной ткани мозга называется корой. Она делится на правое и левое полушарие расселиной, а сами полушария разделены на четыре доли. В том и другом полушариях передняя доля – лобная – собирает данные для производства мыслей и действий. Как и у остальных долей, у лобной есть подотделы. В частности, там находится префронтальная кора – один из ключевых персонажей этой книги.

Префронтальная кора есть только у млекопитающих – это ключевая структура, благодаря которой мы в своих откликах на внешнюю среду способны выходить за пределы автоматизмов, какие производит запрограммированное поведение[91]. Играя роль руководителя в мозге, префронтальная кора управляет нашими мыслями и принятием решений, распознавая предметы, ориентируя наше внимание и распределяя задачи, выполняемые другими областями мозга: в этой роли обычно выступает директор любой компании.

Иерархия распространяется на несколько других уровней. Префронтальная кора, к примеру, состоит из нескольких структур помельче, в том числе из латеральной префронтальной коры – эволюционного завоевания, достигнутого исключительно приматами, и о ней я расскажу в Главе 9. Латеральная префронтальная кора, в свою очередь, состоит из еще более мелких структур, в том числе из дорсолатеральной префронтальной коры. Она, как я уже говорил во Вступлении, сама по себе состоит из десятка подотделов.

Структуры на каждом уровне сложно взаимосвязаны, они получают друг от друга данные и предоставляют друг другу результаты их обработки. Связаны они и с другими структурами, размещающимися глубже коры, – в том числе и с черной субстанцией, вентральной областью покрышки и прилежащим ядром системы вознаграждения. Каждый подотдел занимается своими задачами, тем самым участвуя в обработке данных на более высоком уровне, производимой более крупными структурами, в состав которых входят эти подотделы. У муравьиных колоний нет такой сложной иерархической организации, и они не дополняют восходящие процессы обработки данных никаким нисходящим руководством.

У людей исполнительный мозг помогает им действовать за рамками чистой привычки или автоматического поведения, подавляя одни мысли и подпитывая другие. Если ваш начальник не по делу на вас орет, именно ваш исполнительный мозг позволяет вам приберечь гнев на потом, когда вы будете втыкать булавки в куклу вуду вашего начальника. Вместе с тем, в попытке подавить вроде бы неблагоразумные или же неуместные идеи, исполнительный мозг способен мешать оригинальному мышлению. Когда мы в ударе, наш исполнитель расслабляется как раз в той мере, чтобы мозг действовал в равновесии обоих режимов – восходящего и нисходящего. Именно равновесие обоих режимов и определяет сосредоточенность и охват нашего мышления.

В этом и состоит красота человеческого ума. Мы способны на взаимосвязанную переработку данных и снизу вверх, и сверху вниз – и на аналитическое мышление, и на эластичное. В этом соединении возникают идеи, организованные ради той или иной цели и направленные на нее, и многие из них не сводятся исключительно к логическим шагам. Мы способны программировать сами себя, умеем создавать новые понятия и, что самое прекрасное, мы в силах менять подход, пока не одолеем задачу из тех, какие возникают перед нами из-за переменчивых условий нашей среды.

Наши мозги способны действовать и в режиме «сверху вниз», и в режиме «снизу вверх», но то же касается и отдельных людей в организациях. Из всех интеллектуальных предприятий академическая наука, как мало что еще, живет в восходящем режиме. Молодых ученых приглашают в исследовательские группы, но любому из них оставляют обширное пространство свободы, чтобы они развивали свои личные идеи, руководитель группы не диктует им сверху. Все обстоит так особенно в теоретической физике, где расходы на «стартап» новой идеи почти не превосходят цену блокнота с желтыми страницами. В корпоративном мире режим «снизу вверх» – штука редкая, а жесткая, целенаправленная мысль зачастую ценится выше эластичной. Стали бы корпорации «смышленее», допусти они бо́льшую степень восходящего мышления?