Пещера невольницы-колдуньи. Шахразада - Шахразада

Он низко ей поклонился:

— Госпожа Эриния.

Девушку удивило, что это оказался Рахман. По правде говоря, теперь, когда Эриния наконец узнала своего похитителя, она стала бояться его еще больше, чем когда этот человек был для нее незнакомым шейхом бедуинов.

— Надеюсь, тебе здесь удобно, — сказал Рахман, окидывая ее внимательным взглядом.

— Ты предатель и обманщик, — ответила девушка.

— Обманщик, может быть, но предателем не был никогда. Я не предавал свою страну.

— Ты предаешь царя и обманываешь всех, кто доверяет тебе. Римляне думают, что ты один из них; царь верит, что ты ему друг; ты обманул и меня, заставив поверить, что ты шейх. — Храбрость ее росла по мере того, как усиливался ее гнев. — Как ты посмел взять меня в плен? — Девушка отступила в сторону отгороженного пространства, пальцы вцепились в тонкую сетку завесы. — Ты не имел права похищать меня!

Мужчина серьезно посмотрел на нее.

— К сожалению, это было необходимо. Я не мог допустить, чтобы хоть один человек знал, что я прибыл в Александрию на военном корабле ромейского флота.

— Почему?

— Потому что шейху Аль-Абдаллаху неведомо, кто правит полуночной Александрией. Ему все равно, кто мечтает захватить трон Верхнего Царства, ибо род его столь древен, что ни ромей, ни эллины не годятся ему даже в дети. Более того, шейху этому есть что скрывать и есть от кого скрываться в самих царских покоях…

— Скрываться? Но ты же прячешь свое лицо здесь! А в царских покоях ты ходил с открытым лицом и назывался подлинным именем…

— Нет, глупышка, лица моего, настоящего лица, никто не знает. Ибо то, что ты видишь, это лицо шейха-невидимки, который властвует над Нижним Царством и давно уже держит в страхе своих врагов. Своих подлинных врагов.

— Тогда, увы, мне не понять, отчего я должна была хранить твою тайну?..

— Мои враги достаточно могущественны, чтобы сосредоточиться на одной войне. И мне вовсе не нужно вести еще одно невидимое сражение и что-то и кому-то рассказывать и объяснять там, в царских покоях…

Рахман замолчал, и Эриния поняла, что более никаких объяснений не последует.

— Как долго ты собираешься держать меня в плену? — спросила девушка.

— Я всего лишь задержу тебя на некоторое время.

— Имей в виду, я обязательно убегу, если представится случай. И если мне удастся добраться до царя, я предупрежу его, что ты ему не друг.

Рахман рассматривал ее из-под полуопущенных ресниц.

— Не советую тебе высовывать нос из шатра. Если ты попытаешься сделать это, тебя схватят мои стражники. — Он глубоко вздохнул. — Но если даже тебе удастся каким-то образом ускользнуть от них, тебе некуда будет идти. Сейчас я здесь только потому, что пришла весточка, будто ты отказываешься от еды.

Эриния вызывающе вздернула подбородок.

— Я решила не принимать от тебя пищу, благородный Рахман.

Он двинулся к ней, и она так крепко вцепилась в сетчатую занавеску, словно от этого зависела ее жизнь.

Рахман жалел, что она боится его. Но ничего не мог с этим поделать, пока она оставалась его пленницей.

— Только скажи, какую еду ты предпочитаешь, и тебе ее доставят.

— Я хочу только одного — вернуться домой.

Он приподнял черную бровь и слабо улыбнулся.

— На сегодняшний день считай это место своим домом.

Их взгляды встретились. Рахман стоял так близко, что девушка ощущала тепло его тела. Его темные глаза, глубокие и чувственные, действовали на нее гипнотически. Он был более чем красив и, вероятно, знал это. Почему-то в одежде бедуина он выглядел гораздо моложе, чем в форме высокопоставленного ромейского офицера или в наряде знатного египетского вельможи, стоявшего возле царя. Но как бы он ни переодевался, его всегда окружал ореол могущества и власти. Ей нужно было сказать что-нибудь, чтобы снять напряженность, возникшую между ними.

— Как тебе удалось одурачить этих людей, которые считают тебя шейхом бедуинов, и заставить царя поверить, что ты египетский вельможа?

Рахман глубоко вздохнул.

— Ну что ж, это я могу тебе рассказать. Моя мать родом из племени бедуинов, и я унаследовал титул от ее отца, моего деда; поэтому я и есть шейх бедуинов — шейх Эль-Абдаллах. Мой отец был беем из древнего рода — я унаследовал этот титул после того, как он умер. Есть y меня и еще одно имя, но сейчас я бы предпочел о нем не вспоминать. — Он снял верхнее платье бедуина и, бросив его на одну из кушеток, остался в одной лишь белой тунике до колен, украшенной синей каймой. — Так что я нисколько не притворялся, ибо я и слуга царя, и воин ромейской алы, и владыка прекрасного племени…

Эринии трудно было сосредоточиться на его словах, когда Рахман стоял так близко к ней. Он держался с подлинно царственным величием. И еще одно — девушка помнила ощущение его губ на своих губах, и одна эта мысль вызывала смутное томление в груди. Но он был ее врагом, похитителем, она не должна была испытывать к нему нежных чувств!

— Убирайся! Я буду есть, что хочу и когда хочу. Ты напрасно тратишь свое время!

В гневе мужчина подошел к выходу и, отогнув ковровую завесу, заговорил с кем-то. Эриния не видела, кто это был, но он передал Рахману поднос с едой, который тот поставил на низенький столик, после чего обернулся к ней:

— Ты надумала бросить мне вызов, отказываясь от пищи?

— Сейчас ты ограничиваешь мою свободу почти во всем. Но я, в свою очередь, все еще в состоянии отказаться от твоего гостеприимства.

— Ты можешь отказаться от всего, я знаю… Но я, скажу по чести, и не собирался угощать тебя. День утомил меня, и я мечтаю просто отдохнуть, быть может, полакомиться лепешками, подумать о том, что несут сегодняшние вести…

— Значит, я могу уйти?

— Уйти? Можешь… Пустыня в сумерках необыкновенно хороша… И необыкновенно жестока.

Это была чистая правда — уйти в ночь она могла. Но далеко бы не ушла — еще до рассвета гиены или змеи с удовольствием укоротили бы ее век. Эриния поджала губы: она во что бы то ни стало должна освободиться. Нет, он должен ее освободить… И немедленно. Вот только зачем он заговорил о новостях?

— Новости?

Он похлопал по кушетке рядом с собой, приглашая ее сесть.

— Вот медовые лепешки, съешь хоть одну, а я расскажу тебе, что происходит вокруг.

Эриния осторожно присела на кушетку возле него.

— Я понимаю, чего ты добиваешься.

Рахман улыбнулся.

— В самом деле?

Его взгляд скользнул по ее черным волосам, ниспадавшим на плечи блестящим шелковым потоком. А ее зеленые глаза — как они бередили ему душу! Он мог бы смотреть в них весь день напролет, не отводя взгляда. Он ощущал ее крепкое гибкое тело, когда они мчались через пустыню. Она возбуждала в нем чувства, которых он предпочел бы не знать. Но в этот момент Рахман мог думать только о том, как прижаться ртом к этим дрожащим губам и не отпускать их до тех пор, пока Эриния полностью не подчинится его желаниям. Она считала себя его пленницей, но на самом деле это он почти превратился в ее раба.