По волчьим следам - Диана Чайковская

Скорее всего, ему самому не нравилось стоять на распутье и выбирать не худшее среди плохого. Маржана малодушно надеялась, что он выберет её, а не Томаша. Волчонок… Да что с ним станется?! Отведут к братьям – и только. Никто не станет поднимать руку на княжича.

– Ты это, девка, – позвал её Чонгар, – пожр… поешь хорошо.

– Спасибо, – она хмыкнула.

Витязь провёл её назад и ушёл. Маржана села на лавку и с тоской взглянула в окно. Солнце отплясывало в голых кронах. На ветках уже появились листочки, крошечные, но заметные. Близилась весна. Впервые она встретит её не в Горобовке. Если выживет, конечно.

Наверное, мать её давно уже похоронила – решила, что девка сгинула в лесу или что забрал волк. Последнее отчасти было правдой. Маржана усмехнулась, представив, как сильно пахло полынью в родной избе. Врацлава всегда опасалась нечисти, которая бродила за околицей и выла по весне, а если у этой нечисти ещё и лицо дочки… О, тут и гадать нечего: наверняка вся изба в оберегах и горькой траве. А то ведь явится родная кровь из мёртвой земли и потащит за собой!

Матушка-матушка! Немногое же она потеряла – так, нелюбимую дочку, которую даже за человека не держала. Полуволк, слуга Велеса, не навка, но и не живая – что-то посредине, как Калинов мост.

Из мыслей Маржану вырвал цветочный запах. За стеной послышались лёгкие шаги. Скорее всего, девица. Она быстро пересекла горницу и чуть ли не влетела в спальню Маржаны.

Да, вот уж точно – цве-точна-я. От девки несло ландышами и можжевельником. И где только нашла? Может, местная ведьма? Вроде бы непохожа – ни оберегов, ни шитья на рубахе. Девица мельком взглянула на Маржану, поставила на пол горшок с варёной репой и попятилась назад. Боялась.

Ландыши, можжевельник и страх.

Её сердце колотилось и чуть ли не выпрыгивало из рёбер. Ещё бы – не каждый день видишь волколачку в цепях. Вдруг она тебя запомнит, а, освободившись, объявится, чтобы загрызть?

Маржана вздохнула и потянулась к горшку с репой. Спасибо и на этом. Странные дела, странные люди, и что у них на уме – остаётся только гадать.

3.

Слова девки засели в голове. Чонгар ощущал её взгляд – заинтересованный и жалостливый одновременно. От него хотелось сбежать куда угодно, хоть в лапы волчьего вожака. Он, охотник, не чувствовал себя в безопасности. Эта волколачка резала без ножа. Чонгар даже засомневался: вдруг девка играет с ним и пытается подобраться поближе, влезть в душу, чтобы найти слабое место и надавить на него?

Девка ещё не знала, что ей ничего не угрожало, кроме княжеского терема. Чонгар не соврал – её-то он мог и оставить в живых, и не искалечить. Впрочем, само решится. И с ней, и с Баатом.

Последний сидел у пылающей лучины и трудился над чарами, вытирая пот со лба. Баат хотел, чтобы никто не увидел Маржану и Томаша. Иначе могли узнать и отобрать добычу. Охотники ведь жадные.

Чонгар наблюдал за ним краем глаза. Он должен был понимать, из чего ткалась ворожба Баата. Иначе не удастся разорвать её на лоскутки. А плетение ведь сильное, из огня, трав, железа и крови. Такое не каждая ведунья соткёт. Но у Баата был дар. И выжил он во многом благодаря ворожбе, туманя повстанцам головы и путая их ноги.

– Капай-капай дар мой, – нашёптывал Баат. – Дар мой золотистый…

Марушка тоже осталась. Она с детским восторгом смотрела на кровь и тонкий нож. Чонгар мог поспорить на что угодно: девка не понимала, с какой силой договаривался Баат и что эти чары могли сделать с ним. Одно неправильное слово – и душа затеряется. Не отойдёт в Ирий, не отправится на Велесовы поля, а останется на грани и будет блуждать, как другие – те, что играли с чарами да заигрались.

Это была ещё одна причина, по которой Чонгар предпочитал меч. Слишком сильно дрожали ноги на скольких тропках – а те, чувствуя неуверенность, запутывали, уводя подальше от живых. В ратном деле проще: либо бьёшь сам, либо защищаешься.

Баат же ткал, искусно, тонко. Не у каждой девицы так получилось бы. Ворожба то стелилась у его ног, то взвивалась до потолка, то ласково обнимала со спины, как возлюбленная. И Баат отдавал ей всего себя, падая в поток. Главное – чтобы не безвозвратно.

– Славный морок, – он пригладил рыжую бороду. – Ох, какой чудный!..

Марушка прижалась к нему и поцеловала в щёку. Чонгар принюхался. Основа – пламя и кровь, скрепляющая сила – железо и полынь. Такое без труда не разорвёшь, но у Чонгара получится. Кто знает основу, тот легко подберёт чары. Тут хватит речной воды и комка заговорённой земли.

– Надо вечером выезжать. Так вернее будет, – он взглянул на Баата.

Девка погрустнела и ещё сильнее вцепилась в витязя. Не хотела отпускать.

– Да, – тот согласился. – Под мраком и мороком наших волчат никто не увидит.

Чонгар хохотнул. Вот ведь лис! Не зря потел над чарами – знал, что их услышала бы нежить. Любая полевая русалка могла донести волчьей стае, мол, нашлись какие-то негодяи, которые ваших в цепях волокут невесть куда. Но с таким мороком – нет, не увидят, хотя будут плеваться, слыша ворожбу.

Баат попросил Марушку накрыть стол. Та мигом побежала за снедью. Сам он затушил лучину и, тяжело вздохнув, повалился на лавку. Чонгар смотрел на него и понимал: чем больше узнаёшь Баата, тем сильнее тебя засасывает в какое-то болото с тварями. По крайней мере, так говорило чутьё.

Когда они оставались наедине, необъяснимая тревога разрывала сердце Чонгара. Она то кричала вовсю, то шептала, то исчезала, стоило кому-нибудь ещё появиться рядом. Да хоть той же Марушке. Она, к слову, вернулась быстро и поставила на стол горшки с варёной репой и мясом. О, как же запахло!

Забыв обо всём на свете, Чонгар сел за стол и схватил крайний горшок. Горячо, собака! Пришлось усиленно дуть и откусывать кусочки. Баат тоже ел жадно. Обряд вымотал его. По-хорошему стоило бы поесть жирной похлёбки и лечь спать, но они спешили в Звенец.

– Надо бы княжича покормить, – Чонгар с неохотой отвлёкся от пищи. – А то будет потом жаловаться, что били и морили голодом.

– Он и так будет жаловаться, – покачал головой Баат. – Но ты прав.

– Я уже попросила сенную девку, – довольно промурлыкала Марушка. – И не смотри так, она у нас немая.

Лис тепло улыбнулся. Немые холопы да служки – это славно. Хорошо, если и писало в руки никогда не брали и не выцарапывали буквы на бересте. Такие люди всё понимали, да никак не могли разболтатать и унести вдаль то, что должно оставаться за дверями и