Плата за одиночество - Бронислава Вонсович

Какая разница, будет он знать, что я незаконнорожденная или нет, если у него ко мне лишь профессиональный интерес? Да и был бы интерес личный — все равно лучше сразу честно сказать, такое не утаишь.

— Я смотрю, строго вас там воспитывали, — улыбнулся Рудольф. — Вы совсем на сироту не похожи.

— Ничего не могу с этим поделать.

— Я думал, вы родственница иноры Эберхардт, — продолжил он. — Вы с таким достоинством держитесь.

— Но теперь вы знаете, что это не так. Возможно, сейчас жалеете, что меня пригласили? — резко ответила я. — Так я могу с вами никуда не идти.

— А почему я должен жалеть? — удивленно спросил он.

— Я оказалась совсем не той, какой вы думали, — пояснила я. — Не состою в родстве с хозяйкой лавки. Да и вообще — в родстве ни с кем.

Я с вызовом на него посмотрела, готовая развернуться и уйти прямо сейчас, скажи он что-то обидное про мое происхождение.

— Чувствуется, для вас это больная тема, — сказал Рудольф и все же уместил мою руку на своей. — Штефани, я пригласил именно вас. И мне совсем не важно, кто ваши родители, поверьте.

Конечно, ему теперь кажется, что будет много проще уговорить меня передать им хозяйские секреты. Руку я убирать не стала — не хотела выглядеть глупо, но внутри у меня все напряглось от ожидания расспросов на интересующие его темы. Он переходить к ним не торопился. Спрашивал, чем мы занимались в приюте и как я попала в лавку иноры Эберхардт. От этих хождений вокруг да около настроение мое, и так не радужное, начало портиться еще сильнее. Не помогло и то, что мы наконец дошли до маленького ресторанчика, где Рудольф собирался кормить меня ужином. В обмен на нужную ему информацию, как я понимаю. Меню я повертела в руках и положилась на выбор моего спутника. Сами блюда сейчас занимали меня крайне мало, и не разбиралась я в них совершенно. Да и в напряжении от ожидания его расспросов мне было все равно, что есть. Вкуса я почти не чувствовала, от вина решительно отказалась — еще не хватало туманить голову и упрощать ему задачу. А то ведь и правда могу сболтнуть что-то лишнее.

— Штефани, а почему вы не пошли учиться в Академию? — внезапно спросил он.

— В приюте уверяли, что моего Дара для этого недостаточно, — ответила я.

— Недостаточно?

Посмотрела я на Рудольфа неодобрительно. Что за глупая привычка переспрашивать? Как будто второй раз при ответе на тот же вопрос я могу сказать что-то другое.

— Но как вам могли сказать, что у вас недостаточный уровень Дара? — не унимался он.

— Вы у меня спрашиваете? Так вот, я ответа не знаю. О том, что у меня Дар, достаточный для поступления, я узнала лишь недавно, от иноры Эберхардт.

— И она взяла вас в продавщицы, — задумчиво сказал он. — Странно…

— Так ей и нужна была девушка с Даром.

— Не с таким, — ответил он.

— А откуда вы, Рудольф, знаете, с каким Даром продавщица ей была нужна? — подозрительно спросила я.

Наш разговор убеждал меня все больше, что интерес его к лавке иноры Эберхардт появился много раньше, чем ко мне. Выскочившую ему прямо в руки «родственницу» хозяйки он воспринял как дар Богини и теперь стремится из этого дара что-то выжать. Но со мной это точно не пройдет! Я ничего ему выкладывать из чужих тайн не собиралась.

— Глупо брать таких, как вы, — невозмутимо пояснил он, — чтобы продавать обычные кремы.

— Не обычные, — не согласилась я.

— Да ладно, — фыркнул он. — Какими бы дорогими они ни были, кремы эти совершенно обычные. Моя мама себе не хуже делает.

— Вот как? — холодно сказала я. — А откуда вы знаете, что не хуже, если так и не купили?

— По результату, — заявил он. — У меня такое чувство, Штефани, что вы меня в чем-то подозреваете.

— И в чем я могу вас подозревать?

— А это я у вас хотел спросить, — нахально ответил он.

На это я даже отвечать не стала, но он продолжил забрасывать меня вопросами. Самыми разными. Но вот до предложения продать секреты иноры Эберхардт мы в этот вечер так и не добрались, что меня несколько огорчило. Видно, Рудольф решил, что еще недостаточно втерся ко мне в доверие, поэтому говорил о чем угодно, только не о моей работе. О театрах и выставках, о кондитерских и ресторанах, о последних сплетнях, касающихся королевского семейства. Он вспомнил пару забавных историй о своей студенческой жизни. Все это было бы очень интересно, если бы я точно знала, что ему от меня ничего не нужно. Сейчас мне казалась глупой идея выведать у него что-нибудь об иноре Эберхардт. Напротив, я постоянно боялась сама лишнее сказать. Расслабилась я, только когда оказалась у себя дома, за закрытой дверью, уклонившись от прощального поцелуя, которым Рудольфу так хотелось завершить этот прекрасный вечер. Да, ужин с ним оказался много тяжелее, чем я думала!

По приютской привычке я проснулась очень рано и некоторое время просто лежала с закрытыми глазами, наслаждаясь мягким матрасом, тишиной и совершеннейшим покоем. Никто не требовал от меня немедленно встать и заняться чем-то, угодным Богине, и было это неожиданно приятно. Но долго валяться у меня все равно не получилось — поворочалась немного и встала. Просто так лежать оказалось неинтересно. Впереди был целый свободный день, и сейчас я строила на него всякие замечательные планы. Мне хотелось наконец пройтись по Гаэрре и увидеть все, о чем я раньше лишь читала, хотя провела всю жизнь в столичном приюте. Экскурсий по достопримечательностям нам почему-то не устраивали. Приют — рынок — фабрика, а больше я нигде не была. Рудольф вчера предлагал мне показать наиболее интересные места, и я бы согласилась, если бы не стойкая убежденность, что ему что-то от меня нужно. Что-то, помимо меня самой. Но какие секреты я могу знать? Склонностью делиться рецептами с помощниками за своей нанимательницей я не замечала. Возможности хоть как-то приобщиться к ним у меня не было. Так что глупо со стороны Рудольфа надеяться, что я помогу ему выведать желаемое. Тут я вспомнила, что пропавшая Марта подозревалась в похищении рецепта и последующем его использовании, а значит, по мнению хозяйки, имела возможность с этим рецептом ознакомиться. Но не полностью — инора Эберхардт была уверена, что нужного результата у пропавшей девушки не получится, а значит, есть что-то, что никогда и никому не показывается. Я подумала, что теперь, когда Рудольф знает, что я не родственница хозяйки, больше мной интересоваться не будет. Не знаю почему, но эта мысль была мне очень неприятна, даже есть расхотелось. Я заварила себе чай, который вчера купила, решив на нем не экономить, и стала прихлебывать понемногу, глядя в окно. Но смотрела я больше вдаль, на утреннее нежно-голубое небо с легкими облаками, поэтому Сабину заметила не сразу, а лишь когда она уже почти подошла к дому. Да и обратила внимание лишь потому, что шла она очень быстро, почти бежала. Платье ее было ярким, сразу бросающимся в глаза, привлекало внимание и довольно вызывающее декольте. Мне стало интересно, как относится Петер к манере одеваться своей жены. Не может же он одобрять такую, на грани вульгарности, одежду?