Дублин - Эдвард Резерфорд

В Англии правил новый король. Старый король Яков был сыном пылкой католички Марии Шотландской, и лорды-пресвитерианцы из его родной Шотландии зорко следили за тем, чтобы Яков, пусть и не желавший преследовать католиков, все же оставался убежденным протестантом. Но теперь Яков умер, а год назад его сын король Карл — серьезный молодой человек — потряс подданных-протестантов, женившись на сестре короля Франции, одного из самых ярых приверженцев католицизма. И до сих пор было неясно, какие религиозные симпатии испытывает сам Карл.

— Но это наверняка должно нас радовать, — сказала как-то Энн своему брату Лоуренсу. — То, что король выбрал в супруги женщину истинной веры.

И хотя Лоуренс всегда был осторожен в высказываниях, даже он ответил:

— Будем надеяться, — и ободряюще улыбнулся сестре.

Ирландия же превратилась в странное место. Графы бежали, Манстер и Ульстер были превращены в колонии, протестанты держали верх в парламенте. И все же Энн казалось, что за прошедшие со дня ее свадьбы почти двадцать лет повседневная жизнь большинства простых католиков изменилась на удивление мало. Протестанты могли принимать законы против них, но эти законы исполнялись лишь частично. Даже здесь, в Дублине, в самом сердце английской власти, жизнь была наполнена любопытными аномалиями. Кафедральный собор Христа, великий средневековый памятник ирландской католической традиции, стал теперь домом так называемой Церкви Ирландии, конечно английской и протестантской. Его посещали правительственные чиновники из Дублинского замка и протестанты из Тринити-колледжа. Но почти все приходские церкви в городе, куда ходили общины торговцев и ремесленников, оставались католическими. По закону католические священники не имели права существовать.

— Но мы не позволим этому нам мешать, — говаривал добрый муж Энн, Уолтер Смит.

В их собственной приходской церкви Смит и его товарищи-торговцы содержали целых шесть католических священников, но если бы какой-нибудь чиновник спросил, кто это такие, ему бы ответили: «Певчие». Конечно, все знали, что это священники. Даже доктор Пинчер, наверное, это понимал. Но людям из Дублинского замка совсем не хотелось оскорблять богатых и полезных дублинских торговцев, и шестеро священников спокойно продолжали делать свое дело.

— До тех пор, пока… — как-то сухо заметил Уолтер, — пока их не попросят спеть.

В общем, вряд ли это было уж слишком большой надеждой для людей вроде Энн, ее мужа Уолтера и брата Орландо — людей состоятельных и доброго нрава, преданных английской короне, — что кто-то сумеет убедить нового короля вернуть католической общине те права, которых она заслуживала.

Никто бы не смог усомниться в солидном, надежном, любящем муже Энн. Стоило только посмотреть на него. Уолтер не располнел с годами, но его тело стало шире, крепче. Волосы отливали стальным серым блеском. Он завоевал авторитет и уважение. Важная религиозная община Святой Анны устроила свою часовню в церкви Святого Оуэна, но все записи и архивы хранились в обитом железом сундуке в доме Уолтера Смита. Он, однако, всегда легко нес свое бремя. Спокойный и энергичный, неизменно добрый. Любой бы, встретив его, сказал, что этот крепкий человек средних лет прежде всего католик-семьянин, и был бы прав. Он создал для Энн прекрасную семью. Их старшая девочка была похожа на мать. Все так говорили. И вскоре она, без сомнения, должна была выйти замуж. Вторая больше походила на Уолтера; третья напоминала Энн об одной ее тетушке, которую она знала в детстве. А вот юный Морис был из тех, кого люди замечают. Назвали его в честь дедушки Уолтера. Фигурой и лицом он напоминал Энн брата Уолтера, Патрика. И одно это уже делало его весьма привлекательным. Но что действительно поражало любого, так это его глаза необычайного зеленого цвета. Теперь ему было восемь лет, и он отличался острым умом.

— Ну, тут еще надо посмотреть, что из него выйдет, — весело говорил его отец. — Станет он скромным торговцем вроде меня или умным юристом, как его дядя Орландо. И мне так приятно, — мягко добавлял он, обращаясь к Энн, — что, когда я смотрю на своего сына, я как будто снова вижу лицо моего дорогого брата Патрика.

Они не часто говорили о Патрике, но так лишь проявлялась типичная для Уолтера доброта и чуткость, ведь он знал, что Патрик был ее первой любовью. А Энн, со своей стороны, могла нежно коснуться его руки и сказать:

— Мы оба по нему грустим, но ты сильнее, чем я. Мне повезло, что я вышла за тебя.

И видит Бог, это было правдой.

Совет ее брата Лоуренса не был плохим. Я счастлива, думала Энн, и понимаю это. Весь Дублин сказал бы так. Вся Ирландия с этим согласилась бы. Мне по-настоящему повезло. Вот только Энн не понимала, почему ей приходится напоминать себе об этом.

Священник, обвенчавший их, был знающим человеком. Старый друг ее отца, мужчина за пятьдесят, с обширным животом и мягкими манерами. Он тридцать лет служил приходским священником и много чего повидал. Перед венчанием он подозвал Уолтера и ее и дал им простой и мудрый совет. В будущем, в их повседневной семейной жизни, сказал он, они должны всегда, прежде чем что-то сказать или сделать, подумать, как ваш поступок будет выглядеть в глазах другого. Будет ли он добрым и уважительным по отношению к их чувствам? «За долгие годы наблюдений и опыта, — сказал священник, — я убедился: если вы будете поступать так, как я вам только что сказал, это почти наверняка обеспечит вам счастливый брак». И Энн всегда выполняла этот совет, и Уолтер тоже. Энн знала, что священник совершенно прав. И хотя уже почти десять лет назад он ушел в лучший мир, его слова по-прежнему звучали в памяти Энн, как будто он произнес их только вчера. «Это обеспечит вам счастливый брак». Радостное обещание. С одной только маленькой оговоркой: «Почти наверняка».

Он знал, что говорит, тот добрый священник. Но почему, почему такие вещи нельзя обещать наверняка? Почему это должно быть, почему Бог предопределяет, что двое хороших людей, любящих друг друга, могут не быть счастливы?

Уолтер нечасто смеялся от души. Когда по вечерам кто-нибудь из детей смешил его, он лишь негромко посмеивался. Наверное, ничего неправильного не было в таком смехе, думала Энн. Но ее этот смех раздражал. Она часто повторяла себе, что не следует быть такой глупой, не следует обращать на это внимание, но почему-то не могла. Раз или два она даже мягко поинтересовалась у мужа, почему он так делает, почему он просто не улыбнется или не рассмеется вслух.

— Не знаю, — любезно ответил он. — Я всегда таким был. А что?

И Энн чуть не брякнула: «А то, что меня это бесит». Но ее остановил страх задеть его, причинить боль, возвести между ними барьер.

— Да ничего. Просто так спросила, — сказала она.

В любом случае само по себе хихиканье не было, конечно, важным. Проблема была в том, что крылось за ним: в мыслях и безмятежной уверенности Уолтера, что Энн безусловно разделяет с ним его взгляды.

Уолтер Смит был человеком не только благочестивым, но и мудрым и мирским. Он заботился о семье. Энн не сомневалась, что, случись необходимость, ее муж с радостью отдал бы жизнь за них. И выше всего он ценил домашний уют и порядок.