Двое в тихой гавани - Мирна Маккензи

– Это приказ босса?

– Просьба Вьятта. Давай на сегодня притворимся, что я просто мужчина, который знает, как тебе идут эти цвета.

Она обнаружила, что не может дышать. Сердце словно перестало биться.

– Что, слишком? – спросил Вьятт. – Мне извиниться еще раз?

– Нет, но если сегодня ты не мой босс, значит, я не обязана подчиняться каждой твоей просьбе – раз уж моя смена закончилась.

– Мне нравится, когда ты так бойко разговариваешь со мной. Я говорил это раньше? – произнес он и, не дожидаясь ответа, направился к лифту.

«Нет, не говорил», – ответила про себя Алекс, переодеваясь. Он пытался сохранить их отношения безличными, деловыми – и, наверное, был отчасти прав. В этом новом, дружелюбном Вьятте было нечто настораживающее. Алекс очень хотелось дать ему именно то, о чем он просил. Но тогда она стала бы одной из женщин, о которых рассказывал Рэнди. Им доставались только слезы и воспоминания. Алекс не хотела, чтобы такой была и ее участь.

Когда через несколько минут она открыла дверь, Вьятт улыбнулся:

– Замечательные шорты – а ноги еще лучше. Да и красный тебе определенно идет, – произнес он, глядя на футболку с округлым вырезом. – Даже, пожалуй, больше голубого. И сережки в форме велосипедиков ничуть не хуже тех пальмочек. Хорошо, что ты проигнорировала мою надменную просьбу.

– Спасибо, – улыбнулась она. – Пойдем?

– Да… Нет.

Она осознала, что Вьятт хмурится, осматривая комнату.

– Что не так?

– Неужели это лучшее, что я смог для тебя найти?

– Вьятт, это замечательный номер! Ты поселил меня сюда уже после того, как я начала работать.

– Да, но здесь только пара комнат. Нет ничего, что могло бы сделать это место похожим на дом. Я должен был найти менее спартанские условия.

Алекс не удержалась от смеха:

– Вьятт, я никогда не жила в таком шикарном месте, а тебя беспокоит, что мне не хватает плюшевого мишки или других вещей из Сан-Диего?

– Ну, я же знаю, как ты любишь этот город. А все, что здесь напоминает о доме, – это фотография с друзьями, которую ты поставила на свой стол в холле.

– Вьятт, не волнуйся. Все в полном порядке. – Алекс приподнялась на цыпочки и чмокнула его в щеку. – Пойдем, я умираю от голода. Где у нас пикник?

– Это сюрприз. Увидишь, когда доберемся.

Он был прав. Когда Вьятт припарковал машину перед «Гаванью», девушка действительно удивилась. Новая неяркая табличка, цветы в саду, выкрашенные в белый цвет коттеджи с голубыми ставнями, дощечки с надписью «Добро пожаловать» над каждой дверью.

Алекс восхищенно ахнула:

– Вьятт, ты так быстро это все сделал?!

– Да. Понимаешь, я хотел, чтобы ты увидела плоды своего творческого подхода. Конечно, ремонт еще не закончен – я даже не притронулся к часовне, да и в домах много работы. Но начало положено.

– Выглядит замечательно. А можно зайти внутрь?

– Выбирай любой.

Это было несложно. Один из домиков был чуть меньше остальных и казался потрепанным. Алекс открыла голубую дверь и, шагнув внутрь, нашла его вполне уютным. Стены, выкрашенные в светлый цвет, простая мебель из дуба. Небольшой камин обрамлен белой плиткой и деревянными панелями. Старинный кувшин с рифленым покрытием стоял на полке, окруженный ярко-красными камнями.

– Я подумал… В общем, небесно-голубой цвет напоминал мне о… – Вьятт посмотрел в глаза Алекс. – Глупо, но мне показалось, что это хорошее решение.

– Вьятт, это замечательно. Здесь так уютно, удобно, тепло… Поверить не могу, что ты сделал столько за такой короткий срок.

– Я бы продвинулся дальше, но поскольку работаю здесь только урывками…

Глаза ее расширились от изумления.

– Надменный владелец потрясающего отеля занимался физическим трудом?

Вьятт пожал плечами:

– Когда я был маленьким… Короче, я многое знаю о тяжелом труде, Алекс.

– Не могу сказать, что удивлена.

Мужчина одарил ее одной из своих редких сияющих улыбок:

– Я начинаю думать, что тебя вообще ничто не может надолго расстроить.

– Ну, у меня были свои трагедии.

– Те мужчины, которые тебя использовали?

– Они этого не делали. Я сама вызывалась помочь.

– В отличие от меня. Я-то устроил настоящую засаду.

– Отнюдь. Ты просто меня подкупил, – улыбнулась Алекс.

– И сделал бы это снова. Ты оказалась для «Маккендрикса» настоящим чудом.

Почему вдруг на сердце стало так тяжело? Потому что хотелось стать чудом для него?

– Ты поделилась со мной своими чувствами, переживаниями, сделала для меня больше, чем я просил. А я ничего не дал тебе взамен.

– Ты мне очень хорошо платишь!…

– Деньги… Я… Видишь ли, Алекс, правда заключается в том, что я не умею быть открытым, не умею дарить тепло. Но это не твоя вина. Сначала ты лезешь из кожи вон, чтобы помочь мне, а потом я отворачиваюсь и не замечаю тебя. Мне не нравится вспоминать о прошлом. Я был не слишком общителен еще и потому, что не хотел рисковать. Я боялся, что кто-то узнает, что творится у меня в душе.

– С тобой не должно было этого случиться.

– А ты не должна была встречать идиотов, которые с радостью принимают твою помощь, а потом уходят прочь как ни в чем не бывало. – Глядя ей в глаза, Вьятт погладил большим пальцем ее ладонь. – В моем прошлом было много такого, о чем не хочется думать, но никто не уязвлял меня в самое сердце, – произнес он. – Не так, как тебя. Как можно сделать вид, что влюблен, а потом отвергать эту женщину?

– Некоторые так поступают.

– Тогда это не настоящие мужчины.

Алекс попыталась улыбнуться.

Вьятт тихо выругался:

– Не нужно ради меня делать вид, что тебя это не трогает. Алекс, в Лас-Вегасе останется человек, который всегда будет благодарен за то, что ты для него сделала. За то, что у него появилась возможность узнать тебя.

Вот оно. Ее горло мучительно сжалось, слезы навернулись на глаза. Алекс не хотела этого. Если она начнет плакать, Вьятт поймет, что ее чувства к нему слишком сильны и глубоки. Сделав глубокий вдох, она заставила себя успокоиться.

– Спасибо… Спасибо тебе, – уже увереннее повторила она. – Слушай, так каким образом тебе удалось достичь таких высот?

– Став старше, я сбежал из дома. Мне было почти шестнадцать. Я работал по всей стране, откладывал каждый пенни до тех пор, пока не смог купить разваливающийся на части дом, который отремонтировал и продал. Потом еще один. Больше я все равно ничего не умел. Вот, собственно, и все.