Двойной Киндер для Блудного Санты - Габриэлла Риччи

— Тебе понравится, — тихо произнес он, затыкая мне рот пылким поцелуем.

Потом быстро поднялся и вышел из спальни, чтобы вскоре вернуться с креманкой мороженого. Все как и обещалось: пломбир, джем, вафельная крошка…

Уж не собрался ли он кормить меня с ложечки? — подумала я, наблюдая, как осторожно мужчина кладет креманку на край прикроватной тумбочки. Но нет. Штефан принялся раздеваться: ловко стянул через голову футболку, следом спортивные штаны и боксеры. Мой взгляд приковал стоящий колом член: увитый сеткой вздутых вен, с побагровевшей головкой и медленно стекающей капелькой смазки на ней…

До боли закусываю губу.

Красиво. Черт возьми, как же это красиво! Он словно ожившая статуя древнегреческого бога… Такой же поджарый, здоровый. Так и хочется проверить на крепость бицепсы, очертить кончиками пальцев кубики пресса… взять в кулак твердую плоть с бархатистой кожицей…

Член в тот же миг дернулся, а его хозяин, уловив мой интерес, нахально осклабился:

— Нравится, что видишь? Потерпи немного, принцесса.

Он принялся копошиться в комоде. Я не ответила. Закрыла глаза и погрузилась в мучительное ожидание. Думать не хотелось ни о чем. Соски ныли, между ног безумной, болезненной пульсацией отдавалось неудовлетворенное желание. Господи… Да пусть уже отымеет меня, как хочет. Я даже слова поперек не пискну.

Вся эта прелюдия… Связанные руки, чувство беспомощности и понимание, что тебя хотят столь же сильно, как хочешь ты сама — все это так волнительно, сладко и странно… А уж желание подчиняться — это нечто совсем новое. Сколько себя помню, всегда радела за равноправие полов, в постели — в том числе.

А сейчас что?

Наконец его пальцы затрепетали у пупка, — я не видела этого, но отчетливо ощущала тепло его рук. Расстегнув пуговицу и дернув собачку молнии, он стащил с меня джинсы. Полюбовался недолго, и, одним плавным, неспешным движением освободил меня от влажной кружевной тряпицы.

Мгновение — и мои ноги согнуты в районе бедер. Задраны высоко вверх, похабно выставляя напоказ самое сокровенное. Прохладный воздух трогает сочащуюся плоть.

Вот что он искал, — понимаю я, завидев в руках мужчины еще два ремня. Он выпрямляет мои ноги, уже в коленях, и поочередно аккуратно пристегивает за лодыжки, так же, как пристегнул руки. Или правильно сказать «привязывает»?

Я и не думаю перечить, о нет… Все мои мысли и желания занимает лишь одно. В результате я оказываюсь полностью обездвижена и почти полностью обнажена: блузку он просто задирает к подбородку, открывая отяжелевшую грудь навстречу спасительной прохладе. Только без толку: меня бросает то в жар, то в холод, а зуб не попадает на зуб.

Штефан проводил ладонью по внутренней стороне бедра, и я подавляю в себе желание всхлипнуть. Кусаю губы, задираю голову, тяжело дыша, но молчу. По-прежнему молчу. Меня так просто не сломаешь.

— Ты такая красивая, принцесса, — хрипло произносит он. И поправляется: — Моя принцесса.

Да, боже! Скажи это еще раз, с более явным нажимом… Скажи, что я твоя… Я ведь твоя. Я здесь. Я с тобой. Делай со мной все, что пожелаешь! Только делай, мать твою! Не томи…

Словно услышав мои мысленные стенания и мольбы, он начинает действовать. Наклоняется, широко, бесстыдно лижет клитор, а потом переставляет креманку на постель и, как ни в чем не бывало, начинает поедать мороженое.

— Ты что творишь? — чуть не всхлипываю я.

Этот шельмец в ответ хитро улыбается. Зачерпывает подтаявшее мороженое, и нарочито медленно пронося ложку, «случайно» роняет сладость мне на живот.

— Упс… Я такой неловкий. Надо прибраться.

Он возит холодный комок пломбира по моей коже, якобы пытаясь собрать все на ложку, но по факту намеренно размазывает мороженое.

— Упс… Я очень, очень неловкий, — тягучим как мед голосом говорит он, изображая сожаление и неотрывно наблюдая за мной. — Но не волнуйся, сейчас все исправим.

Склоняется и… принимается слизывать мороженое прямо с меня. Аж дыхание перехватывает от ощущений. Тело тут же отзывается болезненно сладкими судорогами.

Изощренная пытка длится, кажется, бесконечно. Штефан поливает, капает, мажет мороженым мой живот, соски, ребра, и следом слизывает эротический десерт, низвергая движениями языка и губ в самую бездну. В мой персональный ад и рай в одном флаконе.

В какой-то момент сил не остается никаких — ни физических, ни моральных, — и я шлю все принципы в задницу.

— Возьми меня! — всхлипываю в отчаянье.

— Не-а. Я буду мучить нас обоих, пока ты не согласишься.

— На что? — понимаю не сразу, разум затуманен, а потом горячо выпаливаю: — Ты спятил!..

— Согласен. — Он медленно погружает в меня два вымазанных в мороженом пальца и принимается массировать переднюю стенку влагалища. — А знаешь, кто тому виной?..

«Точка джи…» Мириады мелких разрядов прокатываются по всему телу и концентрируются в сосках.

— Господи… Плевать, — отвечаю на все сразу, — просто трахни уже меня!

Как же я ненавижу себя за эти слова! Но отмотайте время назад — и я все равно бы их сказала. И хочу повторять их, как мантру, безостановочно. Хоть до потери пульса.

— Надо понимать, это «да»? — усмехается он.

Вынимает пальцы, не позволяя мне кончить, и кладет их себе в рот. Тщательно слизывает мороженое и смазку, глядя при этом мне в глаза. Гребаный фетишист… Еще немного — и я точно его прокляну.

Едва додумываю последнюю мысль, как мужчина убирает полупустую креманку на пол, достает презерватив и, раскатав тот, принимается тереться и постукивать членом о клитор.

Мы оба на пределе. По разгоряченным телам стекают капельки пота. Наконец не выдерживает и он. Одним плотным, тяжелым и чертовски плавным движением он входит в податливую плоть, которая принимает его со смесью благодарности и муки.

— Да-а…

Я стону в голос, принимая его, двигаюсь навстречу. Конечности наверняка затекли, но сейчас боль в них практически не ощущается. Она заявит о себе позднее, а пока…

Кровать, словно самый настоящий траходром, ходит ходуном, металлическая спинка гремит, стукаясь о стену, и густой горячий воздух в спальне разбавляют вздохи, стоны и звуки шлепков плоти о плоть.

Я не знаю, сколько длится эта бешеная скачка. Просто отдаюсь желанному мужчине без остатка, получая еще больше в ответ. А потом вдруг исчезает все. Вообще все, кроме нас двоих и этой долбанной кровати, перестает существовать. Под закрытыми веками вспыхивает фейерверк, в то время как от низа живота по всему телу расходятся теплые волны. Чувствую, как он кончает, и мышцы лона сокращаются в ответ его замедленным тяжелым движениям. Тянут сладко.

Кайф…

Он выходит. Стягивает презерватив, завязывает узлом и молча покидает спальню. Впрочем, вскоре возвращается, для