Игры двойников - Михаил Тропин

Подполковник Радхаван балансировал на горбу трехметрового полиморфа, ломающего лианы толщиной в руку. Мы со Славкой вжались в мозговики, пропуская плотную шеренгу гладенцов, Славка потянула из петли на поясе «Амфибию». Под ногами внезапно вздулся горб полиморфа, рядом рванулся вверх другой, бойцы-каутильцы покатились по его гладкой шкуре, мы со Славкой упали, а Нина, освободившись, со всех ног помчалась вместе с гладенцами к берегу. Что ей там нужно? Вот она у самой кромки воды, вот наступила на высокий горб зеленоватого полиморфа.

– Нина, стойте! – закричал я, скользя и прыгая в потоке витанской живности. Славка перевернулась на живот и навела «Амфибию».

– Я в ногу попаду, точно!

Полиморфы снова запрыгали под нами, и пуля ушла в воду. Балансируя руками, Нина побежала по длинной спине полиморфа. Легкое сияние снова замерцало вокруг нее. Значит, раньше мне не почудилось это свечение? Светящиеся, по локоть голые, руки Нины поднялись, она взмахнула ими, как крыльями и прыгнула в черную воду колодца. Фонтан брызг рванулся вверх из плещущей жидкости. Вода забурлила от плещущих хвостов и зубастых морд миксинидов. Обитатели колодца не увидели разницы между отходами драки фламбойянов и Ниной. Новый строй гладенцов промчался по краю платформы и бросился вслед за Ниной в воду. Все было кончено.

Полиморфы успокоились, мозговики снова поползли по своим неотложным делам, а фламбойяны разлетелись в разные стороны, будто закончив какую-то службу. Гладенцы больше не появлялись, оставив после себя только следы липкой слизи на платформе.

Бойцы-каутильцы положили тело профессора на носилки. Радхаван безуспешно щелкал кнопкой Нининого лучевика – оружие в его руках не желало работать, и он даже не мог проверить, есть ли еще в аккумуляторе лучевика заряд.

– Оружие производства Федерации Каутилья подлежит экспертизе. Охрана экспедиции его изымает под идентификатор, – отчеканил он тоном, не предполагающим возражений. У меня возражения, конечно, были, но Радхаван тут же выдал мне из рук в руки кристаллы с записями о получении мертвого тела, а потом – о приеме лучевого пистолета. Я не стал упираться и заверил все, что надо, отметкой своего идентификатора. Потом подполковник повел своих подчиненных с грузом в обратный путь, Подгорецкий уходил вместе с ними.

– До свидания, господин директор! До встречи, Антон! Будет трудно – зови, поможем! – прощался он, даже теперь не удерживаясь от улыбок. Я не совсем представлял, кого он имеет в виду под этим «мы» – каутильцы вряд ли стали бы мне помогать, а он сам мог разве что кого-то успокоить. И никто, кроме Борского, не мог помочь мне разобраться в чертежах Нины. А кто будет разбираться в ее болезни и в странном поведении витанских существ, оставалось очень большим вопросом.

Борский вызвал робота и пошел за образцами покрытия, а я устроился за пультом. Модуль имел регдондитовую изоляцию, и вся земная автоматика работала в нем хорошо, но сосредоточиться в зале, который был и столовой, и пультовой, и временным складом, было невозможно.

Вокруг бегали люди, под окном свистели и пыхтели паровые роботы. Десантники превратили модуль в нечто среднее между складом оружия и таможенным терминалом космопорта. Бывший знаменосец Симаков закатывал ящики с «Центурионами» в комнату за столовой, которая была немногим больше каюты второго класса на пассажирском звездолете.

– Слушайте, так жить нельзя! – затолкав в угол очередной ящик, сообщил он. – Сюда еще оружейную стойку надо ставить, а самим спать где?

– Врешь ты все, – бурчал крупнокалиберный Брачич, заталкивая на полку еще один ящик – кажется, с тирококсовыми зарядами для базук. – Уместимся, и не так умещались.

– Кто бы сомневался! – завопил прямо у меня над ухом веснушчатый Патрик, выталкивая в двери старый кухонный синтезатор. – Вот у нас на Миранде была теснота, это вообще! В модуле перегородки пришлось разбирать, чтобы не мешали. Один парень вообще спал в ящике! А один раз такое было! К нему вечером пришла девчонка-связистка, он свой «Центурион» вытащил, двигатель включил и у двери в коридоре поставил, ну вообще! Они с девчонкой в ящике, «Центурион» у входа, а по коридору полковник идет и говорит…

– Врешь ты все! – Брачич забрал у Патрика синтезатор и вытолкал сослуживца за дверь. – Я сам этот «Центурион» в коридоре ставил, а девчонки никакой не там было, да и тебя тоже! – прогремел он у меня над самым ухом.

– Ну ты вообще, уже и рассказать не даешь! – Патрик исчез в дверях, но тут же вернулся, катя перед собой новый синтезатор, снял с него крышку и с грохотом уронил на пол. По моему миражу забегали черные молнии помех.

– Давайте концентраты, готовить будем!

– Тихо! – не выдержал я.

– Уже и поговорить нельзя, вообще!

Патрик уселся перед кухонным синтезатором, натянул на голову биоволновую дугу и принялся что-то вписывать в его память. Интересно, он в самом деле умеет готовить или вставляет стандартные программы хлеба и колбасы?

Хватит! Надо, наконец, посмотреть чертежи и понять, что делать. Нина никогда не была аккуратисткой в жизни, но чертежи держала в идеальном порядке. Наш проект, который я помнил едва ли не наизусть, открылся сразу. Расчеты, реальные нагрузки, давление растительного слоя, плотность воды, изменения в течение витанских суток – все было хорошо знакомо.

А где новые? Странностей вокруг строительства платформы накопилось столько, что я не удивился бы, если бы новые чертежи пропали бесследно. И зачем Нине нужно было непригодное для посадки покрытие? Если она хотела сорвать пуск энергостанции, то зачем такое странное средство – порча покрытия? Неестественно как-то. Если уж портить, то саму станцию, когда она сядет. А зачем ей вообще срывать пуск?

Нет, скорее всего, это просто болезнь, и в новых чертежах нет смысла! Но есть ли они в памяти пульта? По экрану поплыла переписка с руководством, данные испытаний пробной платформы на Вите, но об изменениях в покрытии не было ни слова.

– Чертежи в мусоре, я даже восстановить их не смог – на прежнем месте сами собой уничтожаются, – услышал я над ухом голос Борского. Он поискал в мусорных папках, и в мираже немедленно показалось объемное изображение покрытия. Но почему Нина не уничтожила их сразу? Если она не хотела их сохранять, зачем оставлять в мусоре? Что здесь диктовала ее болезнь, а что хотела сделать она сама?

Изображение оказалось крупное, но очень мутное и с расплывчатыми надписями. Впечатление было такое, что тот, кто давал программе мысленные команды, не мог сосредоточиться, но не пользовался стандартными программами черчения. Почему? И откуда такая формула для материала покрытия? Звезды великие, что за чушь! Раньше Нина не пропустила бы такое ни в одном проекте, а теперь сделала это сама! В памяти моего чипа еще сохранилась запись измерений, которую перекинул мне Борский. Я сбросил ее в пульт, вывел в другой мираж, и она полностью совпала с мутным чертежом.

– Я этого даже не видел, – сказал Борский за моим плечом. – А она сама все вписала в память роботов.