Терское казачество. Вспомним, братцы, про былое - Владимир Коломиец

– Будем стоять насмерть, – ответил тот, и казаки тронулись.

Дорога оказалась запруженной подводами, навстречу шли матросы. Это командование укрепляло опасный участок. А с противоположной стороны опять загромыхали пушки. Снаряды посыпались в самую гущу, началась суматоха. Лошади ржали, пучили глаза, вставали на дыбы. Люди разбегались кто куда, падали на землю.

Казаки резко свернули с дороги и поскакали напрямик в указанном направлении. Волною взрыва Андрея Чумака швырнуло на землю. Нога запуталась в стременах, и жеребец, как бешеный, понес его по полю, волоча за собой, покуда не подбежал к люнету[13], где располагался штаб. Общими усилиями казаки освободили Андрея, и он, хотя и не прочно, но встал на ноги.

– Спасибо, – проговорил он не то казакам, не то коню, который стоял рядом, моргая глазами, словно в чем-то провинился.

– Вот, брат, какие дела, – похлопывая коня по крупу, говорил Андрей, когда его окружили товарищи.

– Казаку на роду написано – умереть в поле, а я мог погибнуть на море.

Все заулыбались. А Тимофей Бардош пошутил:

– Ну, теперь, Андрей, тебя никакая пуля не возьмет, раз снаряд не взял.

Притомившийся Андрей с шумом дышал, его широкая грудь поднималась и опускалась, подобно кузнечным мехам. И он только и смог ответить:

– Это мелочи.

Начальник французских инженеров генерал Бизо предложил идти на штурм холма и овладеть им. Но казаки, солдаты и матросы дважды отбили их атаки. И тогда Канробер, охлаждая пыл Бизо, приказал приступить к осаде «Зеленого холма».

Чтобы помешать продвижению осаждающих, русские и здесь смело выдвинули на 150 саженей вперед ложементы, соорудив их всего в ста саженях от неприятельской параллели. Французы несколько раз пытались отбить ложементы, но каждый раз их отбрасывали назад батальоны Камчатского полка. В честь геройской защиты передовых позиций камчатцами укреплению на Кривой пятке было присвоено наименование Камчатского. Комендантом его был назначен командир правой батареи Корниловского бастиона капитан-лейтенант Сергей Сенявин.

Не решаясь больше атаковать ложементы, французы начали усиленную бомбардировку Камчатского укрепления и Малахова кургана. Одной из жертв этой бомбардировки стал контр-адмирал Истомин. Утром 7 марта он по брустверу траншеи возвращался с Камчатского люнета на Малахов курган. Капитан-лейтенант Сенявин, провожавший его, испугался:

– Ваше превосходительство, сойдите в траншею, тут очень опасно идти.

– Э, батенька, – ответил Истомин, – все равно от ядра не спрячешься. – Едва успел он это сказать, как неприятельское ядро снесло ему голову…

В день похорон Истомина в Севастополь прибыл новый главнокомандующий – князь М. Д. Горчаков. По своим личным качествам он не больше Меншикова подходил для того, чтобы командовать героическими защитниками Севастополя. Он сразу же начал уверять войска в скором изгнании неприятеля из Крыма, но этим его словам не особенно верили, ибо в Севастополе было немало людей, служивших под начальством Горчакова на Дунае и хорошо знавших, что он на что-либо решительное не способен. И действительно, уже в первых письмах царю и Долгорукову новый главнокомандующий доказывал, что «ход дел в Крыму издавна весьма испорчен», что без больших подкреплений отстоять Севастополь не удастся, и считал лучшим выходом из положения – оставить город.

А руководство обороной по-прежнему всей тяжестью лежало на плечах Нахимова, и он не тяготился этим бременем. По-прежнему его встречали на бастионах толпами, несмотря на его же запрещение не выходить из блиндажей, чтобы не подвергаться опасности.

Неприятель между тем заготавливал в больших количествах порох, подвозил артиллерию, возводил новые батареи, подтягивал подкрепления. Перебежчики доносили русским о том, что готовится новая продолжительная бомбардировка оборонительной линии, за которой должен последовать штурм.

Ранним утром 28 марта с корабля в Стрелецкой бухте взвилась ракета – и неприятель открыл огонь на всей оборонительной линии.

Бомбардировка продолжалась десять дней, до 8 апреля. Враги выпустили по Севастополю почти в два раза больше снарядов, чем в ответ им русские, но не добились успеха. Штурм был снова отложен на неопределенное время.

Через несколько дней после бомбардировки в Севастополь пришел приказ о производстве Нахимова в адмиралы. Этим же приказом барон Остен-Сакен возводился в графское достоинство, полковники Васильчиков и Тотлебен производились в генерал-майоры и зачислялись генерал-адъютантами в царскую свиту.

Вступив на родительский престол, Александр II очень переживал за положение дел в Севастополе. Получая разноречивые донесения соответствующих начальников, он стал терять надежду на сохранение города. Желая явить новый знак монаршего доверия к своим верноподданным, он часто вызывал к себе членов своей свиты, министров, генералов штаба и подолгу советовался с ними по поводу того или иного события в Крыму.

Узнав, что из Севастополя прибыл известный русский ученый хирург Пирогов, царь приказал немедленно пригласить его к себе. И вот Пирогов, пробывший несколько месяцев на «русской Голгофе», еще не повидавшись с семьей, прибыл в Михайловский дворец. Встретила его Великая княгиня Елена Павловна, которая перед сражением под Инкерманом представила ему свой план – основать женскую помощь больным и раненым на поле битвы, и предложила взять управление делом.

После приветствия княгиня с восторгом обратилась к Пирогову:

– Верьте, Николай Иванович, я знаю о вашей титанической работе. Я очень горжусь вами, я понимаю!

– Понимаю, что первые наборы сестер не всегда были удовлетворительны, ибо проводились с большой поспешностью и некоторые сестры брались без образования, – горячо говорила Елена Павловна, теребя на шее крупные белые бусы.

– Ничего, Ваше высочество, – отвечал Пирогов. – Замечательно, что самые простые и необразованные из наших сотрудниц выделяют себя более всех своим самоотвержением и долготерпением. Одна из них заведовала категорией тяжелораненых и безнадежных к излечению, так солдаты звали ее сестричкой. Другая, также простая и необразованная, посещала по собственному желанию наши форты, была известна, как героиня. Она помогала раненым на бастионе, под самым огнем неприятельских пушек.

– Как же! – услышал Николай Иванович голос сзади и вздрогнул. – Это же Дарья! Отец дал ей пятьсот рублей, медаль и обещал еще тысячу, когда она выйдет замуж.

Николай Иванович обернулся. На резном диванчике возле стены сидел средних лет грузный военный в спускавшейся до бедер белой куртке с золотыми позументами, отороченной на воротнике и рукавах голубым песцом. «Государь!» – мелькнуло в голове.

Александр заметил его догадку и, показав рукой, что можно сидеть, что это замешательство вполне заменяет приветствие.