Терское казачество. Вспомним, братцы, про былое - Владимир Коломиец

Он считал своей обязанностью лично разрешать все сколь-нибудь существенные дела и вопросы. Компетентность предполагалась как-то сама собой…

Ближайшим кругом помощников государя в делах управления была его «императорская главная квартира», из тщательно подобранных, фильтруемых людей, близких, надежных, исполнительных и преданных. Своих генералов и флигель-адъютантов Николай держал в близости и милости, но очень сурово наказывал даже за сравнительно маловажные проступки.

Недоверчивый, подозрительный, он верил чинам своей свиты, видел в них людей, которые знают его взгляды и желания и готовы беспрекословно проводить их в жизнь, притом не за страх, а за совесть.

Таким для него был и Меншиков. Но когда князь намекнул царю о том, что опасается, как бы не пришлось оставить южную сторону Севастополя и перевести весь гарнизон на северную, царь заявил, что и слышать не хочет о столь быстром оставлении города, и потребовал от Меншикова начать наступательные действия, чтобы нанести удар неприятелю и тем «поддержать честь оружия нашего». Нужна была победа, чтобы не допустить окончательного падения престижа в Европе, сгладить тяжелое впечатление и от высадки союзников в Крыму, и от поражения на Альме.

Меншиков понимал, что оставление Севастополя без попытки наступательного действия, которой требовал от него Николай, ему не простится. Именно для такого действия царь распорядился отправить к нему с Дуная IV корпус в составе 10-й, 11-й, 12-й пехотных дивизий и бригаду 14-й пехотной дивизии V корпуса. Теперь наступлением в тыл или фланг осадного корпуса союзников можно было отвлечь противника от Севастополя и облегчить участь города. И Меншиков предпринимает одно за другим два наступления.

Едва дождавшись прибытия одной дивизии с Дуная, он приказывает ее начальнику генералу Липранди атаковать в тылу у союзников английскую позицию у Балаклавы. Направление этого удара было очень выгодное. В случае успеха англичане лишались бы в Балаклаве своей базы, а русская армия оказалась бы в тылу неприятеля, и продолжать осаду Севастополя стало бы почти невозможно.

Липранди был дельный генерал, атаку организовал умело. Полки 12-й дивизии быстро сбили турок, занимавших передовую позицию, но ингерманландские гусары, атаковавшие укрепления, были отражены с жестоким уроном. Тогда азовцы, днепровцы и украинцы овладели пятью английскими редутами, взяв 11 пушек и знамя. Потеря орудий произвела на англичан удручающее впечатление, и Раглан приказал своей кавалерии немедленно контратаковать. Начальник кавалерии генерал Лукан, указав командиру гвардейской бригады лорду Кардигану объект атаки, сказал:

– Милорд, вот неприятель, и там наши орудия!

Доблестный Кардиган ринулся со своей бригадой вперед. Наскок семисот гвардейцев на огромных гунтерах был настолько стремителен, что наш Уральский казачий полк, не успевший развернуться, был буквально сметен. Ворвавшись на 3-ю Донскую и 2-ю батарею 12-й бригады, бившие картечью до последней минуты и не успевшие уехать англичане изрубили их и, не задерживаясь, понеслись дальше, увлекая за собой запряжки, повозки и ошалелых уральцев. Вся эта масса обрушилась на Киевский и Ингерманландский полки и опрокинула их. Предел этой бешеной скачке положил казачий полковник Еропкин, вовремя подоспевший с тремя сотнями сводного кавалерийского полка, где были и казаки-терцы. Конница, взяв английскую бригаду во фланг, совершенно уничтожила ее, изрубив до четырехсот английских гвардейцев. Французы пустили, было, в атаку свой конноегерский полк, но и он был обращен в бегство. Потери с обеих сторон были огромны – по одной тысяче человек. А вся Европа изумлялась отваге легкой бригады Кардигана. Но ведь и наши уланы и казаки, изрубившие эту знаменитую бригаду, как будто тоже неплохи! Они захватили их редуты, прикрывающие Балаклаву, почти полностью уничтожили кавалерийскую бригаду, в руках русских оказались Федюхины высоты, находящиеся в тылу осадного корпуса союзников. Победа была блестящая, но, чтобы закрепить ее и развить успех, нужно было дать Липранди подкрепление, но он его не получил.

Через десять дней, когда подошли остальные две дивизии, у Меншикова создается даже перевес над противником в силах. Теперь-то, казалось, русский главнокомандующий не упустит случая разгромить врага.

Меншиков тоже помышляет о новой победе, более успешной, чем под Балаклавой, своим блеском затмевающей прежние неудачи. Но сам князь, став главнокомандующим, просто не знал, что ему делать с большими войсковыми массами. На Альме, например, он был на поле боя, молча наблюдал, что там происходит, но вмешиваться не стал. Не знал, с какого конца. Потом увел армию на Куликово поле – зачем? Он тоже не знал. Лишь бы подальше от неприятеля. Петр Горчаков подсказал ему, что лучше вести ее к Бахчисараю, дабы не дать неприятелю перерезать сообщение Севастополя со страной. И Меншиков повел.

Дела под Балаклавой князь целиком перевалил на Липранди. Удача – хорошо, неудача – в ответе будет Липранди. Так же распорядился Меншиков и о наступлении 24 октября. Он поручил это дело только что прибывшему командиру 4-го корпуса генералу Даненбергу. Неважно, что генерал этот бестолковый и уже провалил два сражения на Дунае, – ему по штату положено командовать корпусом, пусть и командует.

Главнокомандующий решил отвлечь французов демонстрацией, а главный удар нанести по английскому корпусу на Инкерманских высотах, разрезать союзную армию пополам и, введя в дело крупные конные массы, оттеснить англичан к Балаклаве, французов – к Стрелецкой бухте и сбросить тех и других в море.

В жестоком Инкерманском сражении 24 октября план, хорошо задуманный и плохо выполненный, потерпел полную неудачу. Диспозиция Инкерманского сражения была составлена без карт. Их генерал Даненберг оставил в Херсоне, заявив, что «эту местность он знает, как свой карман». Карман оказался, однако, с прорехой: вся местность оказалась пересеченной глубокими оврагами, которые не были приняты во внимание составителями диспозиции. В ударную группу было назначено 37 тысяч человек при 134 орудиях (левый фланг). В центре Горчаков (Петр) должен был отвлечь на себя французов (у него было 20 тысяч человек и 88 орудий). Против французов же демонстрировал и наш правый фланг Тимофеева (10 тысяч человек и 40 орудий). Лишь этот последний и выполнил поставленную задачу, приковав 1-й французский корпус генерала Форе. Горчаков бездействовал, позволив 2-му французскому корпусу Боске прийти на выручку англичанам. У огромной массы русских войск не нашлось в этот день руководителя. Даненберг оказался беспомощным на поле боя и ничем не распоряжался. Командир первой двинувшейся на неприятеля дивизии генерал Соймонов, про которого говорили, что он один из немногих честных и мыслящих генералов, был смертельно ранен в самом начале атаки. А князь Ментиков был вдали от поля боя, в Георгиевской балке он развлекал шутками и остротами приехавших в Севастополь царских сыновей. К тому же англичане, как и на Альме, имели дальнобойные нарезные ружья и наносили ими страшные потери русским войскам. Изумительный героизм русских солдат, массами бросавшихся в штыковые атаки, не смог спасти положение. Отбив нападение, неприятель стал преследовать отступающих артиллерийским огнем, но тут заговорили орудия пароходов «Владимир» и «Херсонес», удачно поставленных Нахимовым в бухте, и вражеская артиллерия замолчала.