Диадема Марии Тарновской - Ольга Баскова

Мария много раз пыталась поговорить с ним – и эти попытки ни к чему не приводили. Он смотрел на жену осоловелыми от вина зелеными глазами, в которых загорались огоньки ненависти, и сжимал тонкие губы под полоской усов.

Тарновский ненавидел ее, ненавидел и боялся с тех пор, как она призналась ему в своей виновности в гибели его брата, – и Мария это чувствовала. Каждую ночь, зарываясь лицом в подушку, женщина давала волю рыданиям, но всплески гнева и отчаяния ничего не могли изменить в ее несчастной жизни.

Вот и сегодня, прогуливаясь под руку с подругой, она представляла вечернюю встречу с мужем, сильный запах вина, исходящий от него, красное разгоряченное лицо и искрящиеся глаза, готовые испепелить ее.

Мария не слушала, что говорила ей Александра, – светские сплетни ее нисколько не интересовали. Но когда мимо них прошествовала стройная, высокая, поразительно красивая дама, одетая во все черное, Тарновская сжала руку подруги:

– Глядите как хороша! Кто это?

Александра остановилась и растерянно заморгала:

– Где? Вот эта в черном? О, вы ее не знаете?

Мария покачала головой:

– Она очень красива! У нее вызывающая красота…

Дворяночка улыбнулась:

– Вот именно – вызывающая. Странно, что вы не слышали о ней. Это Надина фон Мерц, жена престарелого барона Мерца. Знаете, у него есть всего одно достоинство – он безумно богат. Сама Надина – дочь обедневшего князя, который, чтобы поправить свои дела, сосватал дочь за старика. – Она вздохнула. – Говорят, Надина плакала и валялась у него в ногах, – ничего не помогло. Тогда она попыталась разжалобить жениха – и тоже неудача. В общем, ее выдали за барона. Она прожила с ним года три, как говорится, в любви и согласии, пока на горизонте не возник граф Чернов. Он безумно влюбился в Надину и закидал ее письмами. Никто не знает, подарила ли она ему свою любовь, но барон приревновал и вызвал Чернова на дуэль. Представляете, какой ужас?

– На дуэль? – Мария охнула и прикрыла рукой рот. – И что же дальше?

Протасова снова вздохнула:

– А дальше произошло то, чего все и ожидали. Граф застрелил барона.

– И эта женщина… – Мария запиналась от волнения, – осталась с графом?

Александра ухмыльнулась:

– Как бы не так… Она отказала графу от дома и погрузилась в глубокий траур по мужу, в котором пребывает и по сей день. Видите, Надина одета в черное? Вся ее одежда с тех пор только черного цвета.

Мария с восхищением провожала глазами стройную, тонкую как тростинка, баронессу, сознавая, что не одобряет, а, наоборот, осуждает ее поведение. Подумать только! Ее выдали замуж не по любви за какого-то старика, пусть и очень богатого, она встретила молодого красивого графа, готового бросить к ее ногам все, в том числе и жизнь, – и отказалась от своего счастья.

Вот она, Мария, никогда бы так не поступила. Глупо зарывать себя в траур, когда можно наслаждаться полной и насыщенной жизнью.

Они погуляли еще немного, перекидываясь шуточками по адресу девушек, находившихся под строгим надзором мамаш, напоминавших рассерженных наседок, и Мария засобиралась домой.

– Дети, понимаете ли.

– Но, я надеюсь, вы придете завтра? – Александра состроила милую гримаску. – Мне без вас так скучно. Здесь все прескучные.

– Конечно, я приду, – пообещала Мария, лихорадочно соображая, что она станет делать, когда придется уволить единственный персонал – няню для детей. Закончатся ее нечастые прогулки возле источника… Впрочем, хорошо, если они лишатся только этого. А если всего остального? В последнее время Василий будто ошалел…

Торопливо распрощавшись с подругой, она пошла к отелю, гадая, дома ли супруг.

Василий, как всегда, отсутствовал. Мария отпустила няню, немного поиграла с детьми, уложила их спать и села у окна, с грустью глядя на серую улицу, полную разношерстной публики.

Головная боль, на которую она старалась не обращать внимания, гуляя с Александрой у источника, теперь была нестерпимой, вызывая резь в глазах и красные круги.

Мария хотела налить себе крепкого чаю, но не могла встать – ноги ее не слушались. Она поднесла руку ко лбу и тут же отдернула – все лицо пылало.

«Да у меня жар! – пронеслось в голове. – Но я не могу заболеть. Доктору нужно будет платить».

Женщина с усилием поднялась и с трудом дошла до кровати. Прохладная подушка чуть освежила ее, но не принесла особого облегчения.

Когда Василий вернулся домой, он застал Марию, метавшуюся в жару и что-то бормотавшую о деньгах.

Скрепя сердце Тарновский пригласил знакомого доктора, и тот нашел у нее сильную простуду. Его длинный рецепт и рекомендации не обрадовали Василия. Он давно уже не хотел тратить деньги на ненавистную жену.

– Скажите, во сколько обойдутся все эти лекарства? – осведомился Тарновский, изучая размашистый почерк врача. – Вы знаете, доктор, мы стеснены в средствах.

– Вам придется потратить гораздо больше, если болезнь разовьется, – ответил доктор сухо и взглянул на него темными глазами, казавшимися еще больше из-за линз очков. – И, как-никак, она мать ваших детей.

«Она мерзкая тварь», – подумал Тарновский, но вслух произнес:

– Да, конечно, я все сделаю, чтобы она поправилась.

Не желая тратить деньги на посыльного, он отправился в аптеку и придирчиво выбрал самые дешевые лекарства. Фраза доктора о том, что болезнь может развиться, если ее не лечить, крепко засела в воспаленном мозгу. Конечно, болезнь разовьется, и тогда эта ненавистная женщина умрет. Умрет – и наконец-то освободит его от своего присутствия.

Подумав об этом, он захотел немедленно выбросить все лекарства, но потом решил, что доктор может догадаться: больная не получила вообще никакого лечения. Что ни говори, а на идиота этот эскулап не похож.

Он постарается, чтобы жена не выздоровела, но сделает это осторожно, по-умному.

И тогда… Тогда можно будет вернуться в Россию и начать жить заново.

Приморск, наши дни

Надежда прошлялась по магазинам часов пять. За это время можно было купить несколько вагонов одежды.

– Дорогой, я уже в банке, – уведомила она меня, – я хочу, чтобы ты зашел в мой кабинет и посмотрел обновки. Кстати, я приобрела кое-что и для тебя.

– А вот это зря, – бросил я недовольно. – Ты сделаешь меня всеобщим посмешищем.

– Ну да, – парировала она. – Интересно, кто посмеет смеяться над мужем такой женщины, как я? И пожалуйста, не лишай меня удовольствия делать тебе приятное.

– Ладно, – проговорил я покорно, – сейчас буду.

– Я жду, дорогой.

Я плеснул в стакан минералки, глотнул и, проклиная все на свете, на негнувшихся ногах зашагал в кабинет жены. Перед дверью я задержался, чтобы придать своему лицу радостное выражение, и, когда мне это наконец удалось, толкнул дверь рукой: