Легендарные фаворитки. "Ночные королевы" Европы - Сергей Нечаев

Людовик XIV вообще не жалел денег на свою фаворитку. 12 января 1674 года Людовик XIV писал генеральному контролеру финансов Жану-Батисту Кольберу:

«Мадам де Монтеспан очень хотела разбить сад уже этой осенью; сделайте все необходимое, чтобы удовлетворить ее просьбу, и сообщите мне о мерах, какие вы примете для этого».

Не только в Кланьи, но и в Версале «султанша» (так между собой называли мадам де Монтеспан придворные) чувствовала себя хозяйкой.

«Мадам де Монтеспан пишет мне, что вы, Кольбер, спрашиваете ее, какие еще пожелания следует учесть в ходе строительных работ в Версале, — писал Людовик. — Вы правильно сделали, поступив таким образом. Продолжайте угождать ей всегда».

Маркиза де Монтеспан окончательно утвердилась в положении «официальной фаворитки» (maîtresse en titre), когда в январе 1670 года разрешилась младенцем, Луи-Огюстом, будущим герцогом Мэнским. Ее первый ребенок от короля родился чуть раньше, но умер в 1672 году и потому не был узаконен. Луи-Огюсту повезло больше, и парламент узаконил его, объявив «королевским сыном Франции» со всеми вытекающими из этого последствиями в виде титулов, поместий и наследственной королевской ренты. В пять лет он уже был полковником, в двенадцать — губернатором провинции Лангедок, в восемнадцать — генералом.

Потом маркиза родила королю еще пятерых мальчиков и девочек, которые также были признаны его законными отпрысками. Так, в 1672 году на свет появился Луи-Сезар, будущий граф де Вексен и принц де Бурбон; в 1673 году — Луиза-Франсуаза, будущая графиня Нантская; в 1674 году — Луиза-Мария-Анна, будущая принцесса де Бурбон; в 1677 году — Франсуаза-Мария, будущая герцогиня Орлеанская; в 1678 году — Луи-Александр, будущий граф Тулузский.

Рафаэль Сабатини по этому поводу не может скрыть иронии:

«Достойно удивления, что революция произошла не тогда же, а лишнюю сотню лет спустя, когда угнетенный народ не выдержал невыносимого бремени налогов и восстал, чтобы покончить с паразитами».

Историк Ги Шоссинан-Ногаре делает более серьезный анализ ситуации:

«Король-солнце» узаконил шестерых бастардов от мадам де Монтеспан. Он даровал им все права законных детей, а затем, в конце жизни, пошел еще дальше, что вызвало бурную реакцию в обществе, проявившуюся, правда, уже после его смерти. Когда после кончины легитимных детей и внуков у него остался только один самый младший внук, чье слабое здоровье внушало беспокойство, он испугался, что его род по линии законного наследования исчезнет. И тогда он признал за своими сыновьями от мадам де Монтеспан, герцогом Мэнским и графом Тулузским, право наследования короны. Декларация об этом, датированная 14 июля 1714 года, была занесена в протокол парламента 2 августа. Такое новшество вызвало изумление современников, и по крайней мере часть общества, к которой принадлежал граф де Сен-Симон, пришла в негодование <…> Так рождалась идея о праве нации распоряжаться Короной, и в первую очередь о праве на контроль власти. Парадоксально, что бастарды стали невольным рупором протеста, не затихавшего вплоть до революции».

Но оставим будущие проблемы наследования и вернемся к проблемам, на тот момент более насущным. Очевидно, что мадам де Монтеспан не могла сама заниматься таким количеством детей, и, что интересно, им была найдена гувернантка — скромная, спокойная, рассудительная и начитанная женщина мадам Франсуаза д’Обинье, вдова поэта Поля Скаррона. Может возникнуть вопрос: и что же тут интересного? А то, что через несколько лет именно это ангельское создание сменит мадам де Монтеспан в постели уставшего от бурной жизни короля и войдет в историю под именем мадам де Ментенон.

Ги Шоссинан-Ногаре характеризует ее так:

«Высокая и стройная, словно Диана-охотница, окруженная лестью и галантными кавалерами, мадам Скаррон овдовела в возрасте двадцати пяти лет. Муж ничего не оставил ей, королева же назначила небольшую пенсию, и она поселилась в монастыре, сохраняя респектабельность и изредка посещая свет. Может быть, за ней и водились тайные грешки, но ей удавалось не вызывать в свой адрес злословия. Именно в таком положении она оказалась в поле зрения мадам де Монтеспан, когда в 1669 году та родила своего первого бастарда. Она доверила этой женщине своего ребенка, которого следовало воспитывать в полной тайне в снятом для этой цели маленьком домике. В 1670 году родился будущий герцог Мэнский и также оказался на попечении этой гувернантки, которая, не прерывая связи ни со своими друзьями, ни со светской жизнью, большую часть времени посвящала воспитанию вверенных ей детей. Когда двумя годами позже мадам де Монтеспан родила будущего графа де Вексена, троих детей водворила в Вожираре, и мадам Скаррон стала вести более замкнутый образ жизни, поддерживая отношения только с самыми близкими друзьями. Она сильно привязалась к детям и заменяла им мать».

А ведь, зная непостоянство Людовика, Франсуазе-Атенаис следовало бы опасаться появления этой более молодой и значительно более умной, чем она, женщины. Но маркизе пока было не до нее. Она и без того была окружена толпой врагов и завистников. Многих раздражали ее высокомерие и острый язык, за ней постоянно следили, чтобы обо всем доносить королю и таким образом спровоцировать тихий дворцовый переворот. К этому заранее велись приготовления, и всегда под рукой была какая-нибудь дамочка, заветным желанием которой было занять вожделенное место фаворитки.

На подобном фоне Франсуаза д’Обинье выглядела настоящим ангелом, от которого никак нельзя было ожидать подвоха.

А пока же триумф действующей фаворитки был громок и молниеносен. В непомерной гордыне она прибрала к рукам все и вся и начала тиранить окружающих, в том числе самого короля. Рафаэль Сабатини по этому поводу пишет:

«Он сделался ее робким и покорным рабом, да только рабство это, видно, было не таким уж и сладким. Постоянство и покорность не входят в число добродетелей Юпитера. Поначалу король стал раздражителен, а потом сорвался и, отбросив всякую сдержанность, пустился в скандальный и вопиющий разврат. Представляется сомнительным, чтобы в богатой истории всевозможных королевских похождений удалось обнаружить параллели этому любвеобильному периоду в жизни «короля-солнца». В продолжение нескольких месяцев мадам де Субиз, мадемуазель де Рошфор-Теобан, мадам де Людр и множество менее значительных особ стремительной чередой прошли сквозь горнило монаршей нежности, а точнее, через королевскую постель; и, наконец, двор с изумлением воззрился на вдову Скаррон и воздаваемые ей со всеми положенными церемониями почести. Назначение вдовы на должность гувернантки королевских отпрысков никого не могло ввести в заблуждение касательно истинного положения вдовы во дворце».

Гордая маркиза де Монтеспан страдала от ревности. Она пребывала, как замечала мадам де Севинье, в неописуемом состоянии духа: в течение двух недель не показывалась перед двором, писала с утра до вечера и все рвала в клочья перед сном.

Пока час окончательного прощания с ней короля еще не наступил, но наблюдательные люди сделали вывод — он уже пресытился маркизой…