Гонка века. Самая громкая авантюра столетия - Николас Томалин

Накануне отъезда, 30 октября, атмосфера была еще более лихорадочной, чем на протяжении всех пяти месяцев подготовки. Хаос царил такой, что Дональд Керр отменил съемку репортажа «ВВС». Он велел группе отложить камеры, а вместо этого помочь с подготовкой, и те бросились покупать сигнальные ракеты, спасательный жилет и другие вещи, которых еще не было в наличии. «В тот день Дональд не обедал: не было времени, – рассказывает Керр. – Он стоял на палубе, пытаясь разобрать гору вещей, а их все продолжали заносить на борт. Ближе к вечеру мы вытащили его в ближайшее кафе выпить чаю и съесть бутерброд. Он был в ужасном состоянии. Его трясло от недосыпания и недоедания. Сомнений не было: ему не хотелось уезжать. Дональд бормотал себе под нос: «Все плохо, все плохо». Он знал, что путешествие может стоить ему жизни, но так и не заставил себя произнести это вслух».

Возможно, сейчас, через столько лет, сложно понять, почему никто не остановил этот продолжающийся кошмар, однако происходящее не было таким уж необычным, как может показаться на первый взгляд. Всем так хотелось, чтобы этот грандиозный проект осуществился. Дональд Кроухерст сам задавал тон. Его намерения были искренними, а усилия героическими, и как случалось много раз ранее, ему удалось убедить себя в реальности своих фантазий. Рядом не оказалось человека, который бы объяснил Кроухерсту, что его мысли никак не могут изменить действительное положение вещей.

В течение тех последних двух недель в Тинмуте в исполнении яхтсмена разыгрывалась версия всем известной сказки «Новое платье короля», повествующей о силе внушения, основанного на людском тщеславии. Сначала людям рассказывали о богатстве и популярности королей. Потом они привыкали к мысли, что у них вскоре будет свой король. Потом глашатай объявлял им, каким изысканным, утонченным и прекрасным окажется этот король. Затем являлся сам монарх. Он не только прибывал с опозданием, но к тому же еще был совершенно голым, однако в толпе не оказывалось ни единого человека, кто бы в полный голос, вслух осмелился озвучить ту простую истину, которую сообщали людям их глаза. Великолепие замысла так овладело умами людей и приобрело над ними такую власть, что он стал для них важнее, чем неприкрытая реальность.

Знакомый процесс гипноза посредством создаваемых самими же людьми мифов лучше всего описал американский историк Дэниел Бурстин в классической работе о рекламе и пиаре, паразитирующих на людском тщеславии, под названием «Имидж».

В произошедшем большей частью виновны два фактора: очарованность провинциального городка грандиозным событием и работа машины национальной пропаганды. Как и многие умные, но простодушные люди, Дональд Кроухерст соблазнился притягательностью славы, при этом одновременно презирая ее. Он верил газетным историям, но при этом думал, что сможет сыграть роль за достойный гонорар. С одной стороны, он полагал волшебные истории о героизме и скандалах более реальными, чем они могли быть на самом деле, а с другой – считал их такой примитивной показухой, какую можно искусственно воссоздать при помощи кое-чего большего, чем благие намерения, бравурность с эпатажем и умелый пресс-агент. И конечно, он был околдован магнетизмом больших людей и больших денег, без которых, как казалось всем провинциальным кандидатам в герои, не обходилось ни одно мероприятие, устраиваемое в Лондоне. Погоня за славой была игрой, доходным предприятием, приносящим большие деньги и тешащие самолюбие заголовки, которые прилагались в качестве дополнительной награды к заявленному мероприятию. А оно, по мнению Кроухерста, было великим большей частью потому, что миллионы читателей газет поверили в это. Если редакции газет с Флит-стрит и заслуживают осуждения за то, что подталкивали Кроухерста к отправлению, то они делали это только потому, что порой пресса охотно поддерживает созданные обществом иллюзии, подобные той, о которой идет речь. Ведь именно благодаря им и продаются газеты.

Вся вторая половина дня и бо́льшая часть вечера накануне отправления были заняты погрузкой оборудования на борт. Когда стемнело, Кроухерст сошел на берег и отправился в отель, где был запланирован прощальный ужин с Клэр, ее сестрой Хелен и Роном Уинспиэром. Были приглашены и другие гости, но их задержали личные дела. Владелец отеля презентовал к столу бутылку шампанского. Она не оживила ужин, который прошел в довольно гнетущей атмосфере. Впервые за время дружбы с Кроухерстом Рону Уинспиэру пришлось развлекать компанию беседой. Он объявил, как будет здорово, если к возвращению Дональда в городе окажется уже новое правительство из пришедших к власти лейбористов (Рон был ярым сторонником этой партии). Кроухерст взялся было спорить, но без особого энтузиазма. После ужина появились Иствуды, Эллиоты, Биэрды, Стэнли Бест и Родни Холворт, зашедшие выпить по стаканчику, и обстановка уже не казалась такой мрачной и гнетущей.

Холворт, как обычно, фонтанировал идеями. Что, если победительница местного конкурса красоты «Мисс Тинмут-1968» проплывет вместе с моряком до линии старта, поцелует его перед тем, как прозвучит выстрел, а потом прыгнет за борт? Или, может быть, прямо перед отъездом Дональду с Клэр стоит посетить часовню на берегу и сфотографироваться там во время молитвы? (Дональда без Клэр в конце концов уговорили съездить в эту часовню. У Холворта до сих пор хранятся фотографии, где Кроухерст сопротивляется уговорам.)

После коктейлей Дональд и Клэр отправились к яхте для проведения окончательной проверки. На палубе до сих пор было навалено оборудование. Они разобрали что могли, а потом вернулись в отель. Было два часа ночи. В постели Дональд молча лежал рядом с Клэр. Он подыскивал правильные слова и наконец едва слышно произнес: «Дорогая, я очень разочарован яхтой. Она совершенно не такая, какую я хотел. Я не готов к отплытию. Если я отправлюсь в путешествие, не сойдешь ли ты с ума от беспокойства?» Клэр в свою очередь ответила встречным вопросом: «Если ты откажешься от всего, не будешь ли ты несчастен до конца своей жизни?»

Дональд не ответил, а начал рыдать. Он проплакал до самого утра. В ту последнюю ночь он едва ли спал больше пяти минут. «Какой же я была дурой! – говорит теперь Клэр. – Такой глупой дурой! Все факты лежали прямо передо мной, но я так и не поняла, о чем говорил Дон. А ведь он намекал, что проиграет, и хотел, чтобы я остановила его. Он так блестяще справлялся со всеми неприятностями в трудные времена, что я и представить себе не могла, что у него что-то может не получиться. Было просто невообразимо, чтобы он погиб. Так что я отмахнулась от его просьбы. Какой же я была дурой!»