Державный - Александр Сегень

— Не боюсь тебя! — громче выпалил Иванушка, так, что теперь многие его услышали, хотя за столами давно уже стоял пиршественный гомон. — И гырчеи твоей черномазой не боюсь, вот! Пусть закусает меня, а я её пикой проткну!

— Пикой? — вскинул брови Шемяка, изобретая на лице новое веселоватое выражение. — Где ж твоя пика-то?

— А имеется, — кивая головой, строго отвечал Иванушка. — А не пикой, так шестопёром.

— Шестопёром? — расхохотался злодей. — Ха-ха-ха! Слыхали? Может, всё-таки шестопёром, Иоанн Васильевич?

— А не то у меня на Москве ещё чекан имеется, — продолжал княжич, невзирая на смех врага. — Как тюкну твоего Ефиопа по темечку, так ему и смерть.

— Где ж твоя Москва, княже Иоанне? — продолжал похохатывать нехристь. — Она ж вся-повся погорела, батюшко-свете!

Две мелкие обидные слезинки выскочили из глаз Иванушки, но такие кипучие, что тотчас же и испарились на щеках.

— А вот и не вся! — возразил Иванушка, хотя и не знал точно, но в душе уверен был, что никак не может Москва вся и насовсем погореть.

— А я говорю — вся, — гоготнул Шемяка. — И чекан твой.

— Да? — на вдохе вымолвил Иванушка. Вокруг уже стояла тишина — всё и вся внимало разговору Ивана Васильевича с Дмитрием Юрьевичем. — А зато у меня есть сребрик Владимира-князя, мне его боярин Семён подарил, я на него куплю себе вострое кинжало.

— Зачем тебе? — продолжая натянуто похохатывать, сказал Шемяка. — У тебя же стрельная пищалька имеется, что я подарил.

— Не нужна она мне! Понял? — краснея, пальнул Иванушка. — Я её уже давно в речку выбросил, вот! А куплю себе кинжало, подкрадусь к тебе и глаза твои выколю! Так и знай!

Всё вокруг ахнуло — и други, и недруги, и свои, и чужие, и стены, и потолки, и вина, и яства, и квасы.

— Вот это по-нашему сказано! — первым воскликнул Русалка.

— Отроче, опамятуй, не губись! — взмолился в ухо Иванушке чуть не плачущий Иона.

— Ванька — дулак, — ни с того ни с сего подал свой возглас Юра. Вякнул и захныкал. Испугался.

— Сам дурак! — погрозил ему кулаком Иванушка.

— Ну и удалец же ты, Иоанне! — зловеще протянул князь Никита Константинович. — Это тебе Ряполовские такую науку дали?

Бледный, вновь уронивший с лица своего притворное, снисходительно-весёлое выражение, Шемяка медленно поднялся из-за стола. Несколько крошек ссыпалось с его бороды, он мощно втянул в себя воздух, зверем глядя на Иванушку. «Не боюсь тебя!» — вновь захотелось крикнуть мальчику, но на сей раз не хватило запала.

— Ой, держитя, уйдёт! — жалобливым старушечьим голосом, глумясь, прохныкал Ощера. — Держитя за руки! Обиделси!

Подняв бровь, Шемяка повернул в его сторону лицо. Теперь шумно выдохнул, развернулся и зашагал прочь. Сидящие за столами тоже все повскакивали со своих мест, готовые к сражению. Слышно было, как Никита Добрынский, догнав Шемяку, спросил:

— Под нож?

— Нет, — рявкнул в ответ Шемяка. — Сегодня же — на корабль, в Углич!

Глядя вслед удаляющемуся врагу, Иванушка не думал о том, что это его первое выигранное сражение, что враг повержен и бежит с поля брани. Нет, он думал о другом. Об игрушечной кулеврине, подаренной ненавистным Шемякою. Теперь надо было успеть как-то выбросить её в речку, а не то узнают, что он наврал и на самом деле не выбросил никуда, и засмеют, позорно будет. Она была при нём, заткнута за пояс, и теперь, пользуясь тем, что никто на него не смотрит, Иванушка потихоньку стал передвигать её с живота на бок, а с бока — ещё дальше, на спину.

В тот же вечер от Переславской пристани, расположенной на берегу Плещеева озера, отчаливал крупный, грузоподъёмностью этак в четыреста берковцов[20], белопарусный струг. Все, кто ровно два дня назад прибыл из Мурома в Переславль, находились теперь на этом судне. Боярин Русалка, епископ Иона, княжич Иван, франк Бернар, воевода Драница и боярин Ощера стояли на корме возле левого борта и взирали на двинувшиеся зелёные озёрные берега.

Едва отчалили, как с пристани зачем-то пальнула пушка.

— Тьфу ты, дырка в медном кафтане! — плюнул в её сторону Ощера. — Чтоб тебя разорвало!

— С чего бы это она пукнула? — произнёс Русалка. Он тоже малость испугался, подумав, что это пушка по ним выстрелила. А она, видно, без снаряда, одним порохом — знак подала. Только вот кому и зачем? Должно быть, чтоб Шемяка услышал и знал — убрались гости. Дай Бог, если только ради этого. Неприятное предчувствие не покидало Русалку, как, наверное, и всех остальных. Странно — всё обошлось без драки, без единой стычки, кое-кто друг с другом переругнулся, да и всё. Неужто просто так отпустит Шемяка? Да после слов, произнесённых княжичем Иваном? Не верилось.

Русалка до сих пор не мог прийти в себя от того восторга, который охватил его, когда он услышал Иванушкин приговор. Шесть лет, шесть лет мальчику, а так бесстрашен и твёрд, такое сердце!

Солнце клонилось к закату, туда — к западному, противоположному берегу Плещеева, а этот, восточный, мимо которого они плыли, весь был залит розовым закатным сиянием, птицы сновали в ветвях деревьев, в озере плескались рыбы — всюду бурлила новая жизнь. За горловиной впадения Трубежа в озеро стали появляться огни — рыболовы уже начинали разводить костры, затем проплыла белая полоса стен стариннейшего Никитского монастыря, златые кресты в лучах заката сияли медью. За величественными холмами древнего городища вырос высокий холм.

— Александрова гора, — сказал Иона.

— А раньше называлась Ярилина Плешь, — добавил Русалка.

— Ярилина? — спросил Иванушка. — Как это?

— А так, — пояснил Русалка, — когда солнышко садится, верх горы дольше всего им освещается. Туда поднимались поклоняться Яриле-солнцу, провожать его до завтрашнего утра. А вона, вон, глянь, княже, Синь-камень показался. Хорошо ветерок наш кораблик погоняет, споро идём.

— Вот ещё бы Синь-камень в озеро спровадить, как позавчерашнего кириметя, — промолвил Иона. — Тоже до сих пор к нему приходят разные нехристи, бесов к себе призывают, голые скачут и всё прочее.

— А что же он не синий, а обычный? — спросил Иванушка, рассматривая знаменитую языческую скалу, возвышающуюся над берегом озера. Обыкновенная серая скала, ничуть не синяя.

— Сие опять-таки с погаными уверованиями связано, — сказал Русалка, поясняя. — Меряны и прочие камнепоклонники, когда тут затевали свои мерзостные радения, считали, что надобно увидеть, как камень засветится синим пламенем, и тогда только означает, что ты дошёл до нужного состояния.