Коко Шанель - Анри Гидель

Коко снова вызвала к себе Адриенн и Антуанетту – она была счастлива оказаться среди родных. Но тут ее постигло горе – смерть старшей сестры Джулии, которую погубила чахотка. После нее остался малыш, которому угрожала отправка в приют. Добрая душа Артур Кэпел решил позаботиться о бедном сиротке и отослал его за свои деньги на учебу в Бомонт – тот самый колледж, где прежде учился сам. В глазах глубоко тронутой Габриель этот жест явился новым доказательством глубины чувств Боя к ней. Но она слишком трезво смотрела на жизнь, чтобы быть уверенной, что пребудет с ним до конца своих дней.

Ну а коммерческое предприятие на рю Гонто-Бирон процветало день ото дня. Коко выиграла от инцидента, случившегося между баронессой Анри де Ротшильд (для близких – просто Китти) и ее кутюрье – знаменитым Пуаре. Стоит остановиться подробнее на обстоятельствах заварушки. Однажды баронесса решила обновить свой летний гардероб. Но ехать в ателье самой посчитала ниже своего аристократического достоинства и потому потребовала, чтобы Пуаре прислал ей для демонстрации нарядов группу манекенщиц. Когда те предстали пред ее очами в ее роскошном особняке, хозяйка, не соизволив даже подняться с постели, велела им повернуться к ней спиной и начала придирчиво разглядывать в лорнет; в это время группа молодых людей, коих она содержала для личных развлечений, отпускала сальные шуточки по поводу физических особенностей юных барышень. Узнав о столь оскорбительном приеме, Пуаре метал громы и молнии. Когда же заказчица изволила наконец появиться в ателье, визитершу при всех ее голубых кровях выставили за порог.

Пылая гневом и жаждой мщения, оскорбленная баронесса решила отныне обращаться только к Габриель, чьи тенденции в моде были диаметрально противоположны тенденциям Пуаре. Помимо того, что она сама заказывала дюжинами манто и платья, она еще направила к Коко своих самых богатых подруг… Вот какие золотые горы открылись теперь для ателье на рю Гонто-Бирон.

* * *

В июле 1914 года до завсегдатаев довильских кафе еще не долетали тревожные вести, исходившие из европейских канцелярий. Конечно, на их памяти не раз начинали бродить слухи о близости войны – особенно в 1905 и 1911 годах. Но казалось, что красоты лета в силах отодвинуть перспективы войны в неопределенное будущее. Как сможет этот лучистый лазурный небосвод вынести кровавую мясорубку, которую обещают своим читателям романисты с патологией воображения – авторы таких сочинений, как «Будущая война» или «Планета в огне»? И даже убийство 28 июня в Сараеве эрцгерцога Франца-Фердинанда не предвещало последствий, которых пугались пессимистические умы. Но, увы, с конца июля события стали стремительно разворачиваться: 28 июля – всеобщая мобилизация, 3 августа – война. Прошло немного времени, и Довиль опустел, и в иные часы улица Гонто-Бирон напоминала помпейскую. Ставни многих вилл затворились, и если «Нормандия» еще как-то держалась, то «Рояль» за отсутствием клиентов повесил на ворота замок. По улицам ходили только мужчины почтенного возраста, женщины да дети. Бой был мобилизован, но перед отъездом дал Коко мудрый совет:

– Только не закрывайся… Подожди и присмотрись…

Итак, англичанин ушел на войну. Со своей стороны, Адриенн оплакивала отъезд Мориса де Нексона, поспешившего в свой драгунский полк. Правда, ее немного утешало то, что все кругом говорили: война не продлится и шести недель и, естественно, закончится победой французов. Даже зимней формы не стали запасать… Вот так-то!

В действительности же события развивались совсем не так, как планировалось во французском Генеральном штабе. Французские войска, с самого начала смятые противником, разбитые его тяжелой артиллерией и минометами, поредевшие под шквальным пулеметным огнем, недостаточно экипированные и плохо обученные, отступали, нередко беспорядочно. После поражения под Шарлеруа 23 августа оккупация врагом значительной части территории страны породила массовый исход беженцев с севера и северо-востока Франции в Довиль – и это не считая парижан, которые, как и в 1870 году, посчитали Нормандию более надежной, чем столицу. Эта категория беженцев состояла в основном из буржуазии и аристократии, имевшей на побережье многочисленные виллы в нормандском стиле, которые они покинули было за несколько недель до событий. Кстати, «Рояль» открыли вновь – под госпиталь. Зато в «Нормандии» сконцентрировалась значительная часть парижского бомонда: комедийные актеры, директора театров, писатели – такие, как Жорж Федо и его молодой друг Саша Гитри, который был уволен из армии, но активно занимался гала-представлениями в пользу раненых, а также магнатов прессы.

В таких условиях Габриель по-настоящему начала сколачивать себе состояние. Она объяснит это тем, что на побережье съехалось множество элегантных дам – «им потребовались не только шляпы, но вскоре – за отсутствием других кутюрье – и одежда. У меня в ателье были только модистки. Я сделала из них кутюрье». У этой клиентуры не оставалось выбора, так как бутик Коко был единственным, который по-прежнему работал.

Габриель поместила в витрины изделия, которые создавала для себя, а также те, что предлагала раньше, но сильно упростив их. Шляпы теперь вовсе не украшались ничем. Это была простая и удобная мода, так сказать, мода войны, продиктованная обстоятельствами. Удивительная способность быстро приспосабливаться к новым условиям всегда будет присуща Шанель.

Отданный под госпиталь «Рояль» наполнялся сотнями раненых, и многие клиентки Шанель сделались добровольными сестрами милосердия. Требовалось разработать и сшить для них десятки блуз, изготовить головные уборы, более отвечающие духу времени, нежели допотопные кружевные чепцы, которые были в ходу до сих пор. Вот когда Габриель пригодились уроки суровой школы Обазина и опыт работы у тетушки в Варение! Она прекрасно справилась с задачей. Разумеется, при таком наплыве заказов потребовалось принанять персонал. Она срочно выписала к себе Антуанетту и Адриенн, которые уехали в начале августа, когда город опустел.

Удивительно, но ей ни разу не пришло в голову самой потрудиться сестрой милосердия, хотя бы и несколько часов в неделю. Она даже не побывала ни разу у раненых в госпитале. Но не спешите обвинять ее в бессердечности. Может, дело было попросту в недостатке времени? Абсолютный приоритет, отданный коммерции в неудержимом стремлении добиться успеха? Не только… В действительности же дело было в желании полностью порвать с эпохой жизни в Мулене. Она как огня боялась встретиться в коридоре госпиталя или увидеть на госпитальной койке одного из тех офицеров муленского гарнизона, которых помнила добрыми молодцами, щеголеватыми красавцами, а теперь они стали такими жалкими, такими несчастными. Ей хотелось позабыть злосчастную эпоху, наградившую ее «птичьей» кличкой «Коко», которую ей суждено будет носить до конца своих дней. У нее в ушах и поныне резонируют эти двое, которые скандируют, вызывая ее на бис, – молодые люди, собравшиеся в прокуренной «Ротонде», чтобы убить субботний вечер за столиками, уставленными бокалами с пивом.

Конец всему этому, конец! Теперь Габриель обрела успех самой высшей пробы. А коль скоро у дверей ее бутика уже стали выстраиваться очереди перед открытием, то для удобства клиентуры Перед входом поставили скамеечки и маленькие столики. Пока опущены шторы – солнце было еще знойным, – казалось, что перед тобой терраса роскошного кафе.