Страсть и блаженство - Ева Ховард

— Люди из Сцены в Рэндом-Пойнте.

— Хоуп?

— Да, дорогой?

— Ты вынуждаешь меня ждать полтора часа в гостинице«Боун энд федер», чтобы наслаждаться продолжительной беседой с глазу на глаз сиспорченным мужчиной, который любит властвовать.

Хоуп старалась не смотреть ему в глаза.

— Ты мне врала, скрыла тот факт, что играла сегодня смистером Сэндсом!

— Нет, я ничего такого не делала! — крикнула Хоуп,глубоко уязвленная, вспоминая, как любезно согласилась на крепкую поркуберезовыми розгами в конторе Сэндса.

— И как ты смеешь говорить о том, что поедешь в городна попутных машинах? У меня кровь в жилах стынет при такой мысли. Поверь мне,барышня, если я тебя поймаю на этом, ты получишь самую жестокую порку в своейжизни! — пригрозил Дэвид.

— Тогда я сделаю так, что ты меня не поймаешь, —ответила она, направляясь в спальню, держа в руках оригинальные туфли-лодочки.

— Тогда ты получишь сполна, — пообещал Дэвид тихо,следуя за ней, и громко спросил: — Похоже, я тебя в этих туфлях раньше невидел. Дорогая, почему бы тебе не надеть их ради меня?

— С огромным удовольствием! — воскликнула Хоуп.Она всегда готова демонстрировать что угодно, тем более такие необычные образцывозбуждающей высокой моды.

— Но без колготок, — наставлял он, растапливаястаринную литую печку. Раскрасневшись от волнения, Хоуп сняла свитер, колготки,носки и стала искать пояс с резинками и чулки, а он искал ее расческу. Трусикиобразца пятидесятых годов и лиф подчеркивали роскошное тело, укрытое покрываломволос.

— Ты не поможешь? — спросила она, садясь накровать и протягивая хорошенькие стройные ноги. Дэвид присел рядом с ней иосторожно застегнул восемь крохотных пряжек на подъеме каждой из туфель сфантастически высокими каблуками, затем помог ей встать. Хоуп грациозной походкойпрошлась по комнате на высоких каблуках, а Дэвид удивленно смотрел на нее.

— Садись сюда, — приказал он, усаживая ее навысокий стул у печки. — Дай мне свои руки, — сказал он, вытащивносовой платок из кармана пиджака и взяв ее за руки.

— Что ты задумал? — натянуто рассмеялась она,напрягая руки, пока он связал их спереди. —

Теперь наклонись вперед, — приказал он, — идержись за сидение руками.

— Зачем?

— Твоя задница будет так здорово торчать.

— Но разве меня уже не достаточно выпороли?

— Не смеши меня, дорогая.

— Только не расческой! — воскликнула она, когдаувидела, что он берет расческу.

— Дорогая, лучше сиди спокойно, — посоветовалон. — Этот стул немного качается, а поскольку у тебя высокие каблуки исвязаны руки, то я не думаю, что ты сможешь удержать равновесие.

— Ты грубое животное! Ты заставил меня надеть этитуфли, чтобы я не могла убежать!

— Ты сообразительна!

— Дэвид, не надо. Ты пугаешь меня.

— Ах, прости, — притворно извинился он, охватив ееодной рукой за талию, чтобы не дать ей пошевелиться, а в другой держал расческуи тыльной стороной бил ее по выпяченному заду.

— Ой! Очень больно! — кричала она, извиваясь настуле. Отвесив десяток крепких ударов, он отбросил расческу в сторону иприспустил ее трусики. Светлая кожа стала розовой в тех местах, по которымпрошлась его ладонь. Она хотела оглянуться, но он не дал ей повернуть голову.Затем он поднял стул вместе с Хоуп и поставил его в угол так, что она оказаласьспиной к комнате. Он закурил сигарету, а Хоуп надула губы и взглянула на него.

— Отвернись, — приказал он.

— Я не буду сидеть в углу! — сказала она.

— В самом деле у тебя нет другого выбора, —ответил он, давая понять, что было бы глупо спрыгнуть со стула в таких высокихкаблуках и со связанными руками.

— Разве это не похоже на выходной день, проведенный заобычной работой?

— Хотелось, чтобы было именно так, но если честно, тоучителя начали ставить учеников в угол лишь после того, как я родился.

— Сколько мне здесь торчать?

— Я еще не решил, но если услышу еще одну жалобу,поставлю тебя в еще более неудобную позу.

Хоуп прикусила губу, но явно заинтересовалась. Тут онаначала вертеться, чтобы вернуть трусики на прежнее место.

— Что ты там делаешь?

— Хочу вернуть себе скромность.

— Ничего не выйдет, — сказал он, пересек комнату,поднял Хоуп со стула, затем развернул и нагнул через стул так, что ее животикопирался на сидение, она попыталась встать на перекладины стула, ищадополнительной точки опоры. Теперь ее голова оказалась внизу, ягодицы бесстыдновозвышались, а трусы болтались на бедрах.

— Порка Хоуп во время медового месяца, сценавторая, — прокомментировал он, шлепая ее торчащие ягодицы.

— Ай! Это нечестно. Я люблю, чтобы меня шлепали совсеми удобствами, — крикнула она. — И чтобы меня чрезмерно несмущали.

— Тихо. Очень жаль, — посочувствовал он, исследуяее влагалище шаловливыми пальцами. — Но эту цену ты платишь за плохоеповедение.

Теперь он прижал ее к стулу и наградил десятком крепкихшлепков.

Когда он остановился, чтобы посмотреть на розовые ягодицы изакурил, Хоуп подняла голову.

— Не хочешь свежемолотого кофе в придачу к этому? Атакже жареные яйца и гренки?

— Я же говорил, что ты сообразительна, — заключилон, снял ее со стула, отнес на кухню и опустил на ходульные туфли. — Какты думаешь, вот так сможешь все приготовить?

— О! Ты хочешь сказать, что мне нельзя сменить туфли?

Она не без труда натянула трусики.

Дэвид развязал ей руки.

— Нет.

— Очень хорошо, но тебе придется стоять рядом сомной, — сказала она, подходя к столу, на который Лора сложилапровиант. — Дай мне мой вишневый фартук.

Дэвид достал ее темно-красный хлопчатобумажный фартук иповязал ей на поясе. Смотреть, как она, балансируя, ходит по кухне, само посебе казалось так забавно, что Дэвид был готов простить ее за то время, котороеона заставила его сегодня ждать.

— Мужчина может много простить жене, способной такидеально жарить яйца, — похвалил он ее спустя двадцать минут, когда онанаклонилась, чтобы наполнить его чашку кофе, демонстрируя свою задницу в трусахмежду полами фартука. Он погладил ее и поправил швы на чулках.