Тяготению вопреки - Гэри Гибсон

Стенцер покачал головой. У Кендрика сахар уже начал всасываться в кровь, и ему было хорошо, как новорожденному младенцу. Стенцер обошел вокруг стола, почти по-отечески положил руку ему на плечо.

- Слушайте меня, - сказал он, понизив голос. - Я больше не могу этого делать. Понимаете?

Кендрик полуобернулся к нему.

- Я говорю серьезно. Больше так с вами обращаться я не могу. Так что, когда будете сюда приходить, сможете есть, что хотите, и я не скажу охранникам.

Взяв другой пончик, Стенцер протянул его Кендрику. Кендрик принял его и на этот раз заставил себя есть медленнее. Мысль, что Стенцер говорит правду, расцвела на краткий миг надеждой, но Кендрик ее прогнал.

В конце концов, он в аду, а в аду надежда - просто не существующий предмет.

- Расскажите мне о себе, - попросил Стенцер. Кендрик доел пончик и допил последние капли дымящегося кофе.

- Я вам рассказал все, что знаю.

Он привык повторять эту фразу снова и снова, неделю за неделей.

- Я знаю, - кивнул Стенцер. - Но я хочу понять, кто вы - кто вы на самом деле.Вот файлы, которые мне о вас рассказывают многое, и о ваших родственниках, о вашей жизни, о вашей работе. Но они не говорят мне то, что я хочу знать.

- Я вам готов рассказать все, что вы хотите знать, - ответил Кендрик. - И я понятия не имею, сколько раз уже вам это рассказал. Просто не знаю, что еще могу сказать.

Слова лились тихо и монотонно.

- Это не обязательно будет что-то важное, - сказал Стенцер, засовывая руки в карманы и прислоняясь к краю стола. - Мне нужна какая-то информация, кусочек, который я смогу показать начальству - и не важно, насколько тривиальной кажется она вам. А потом, клянусь, может быть, что-нибудь мы сделаем, чтобы вас отсюда вытащить.

- Я даже не знаю, почему я здесь. Стенцер глянул на него изучающим глазом:

- Вы обвиняетесь в соучастии, в подстрекательстве, в содействии врагам Соединенных Штатов и агитации в их пользу. Америка воюет, мистер Галлмон, а во время войны законы неизбежно меняются. По новым чрезвычайным законам вы можете провести в изоляции весь остаток вашей естественной жизни, если это будет необходимо - если будет сочтено, что вы каким-либо образом можете принести вред стране.

И не только это: вы находитесь под военной юрисдикцией, от вас требуется служить стране любыми необходимыми средствами, которые могут послужить сохранению Соединенных Штатов как передовой и свободной демократии. Кендрик просто задохнулся от возмущения.

- Господи, да в чем меня обвиняют? Я, что ли, лично взорвал Лос-Анджелес?

- Вероятно, вы лично за это не отвечаете. Но ваша жена интервьюировала лиц, известных как сторонники врагов нашей страны. Террористы, диссиденты - подобная публика. Вы на своей работе тоже иногда вступали в контакт с людьми того же сорта, и ваши статьи не оставляют сомнений, что вы понимали последствия террористической угрозы.

- Но я же никого не заставлял ничего делать, я только…

- …вели с ними разговоры? Да если бы вы приходили к ним не для того, чтобы распространять семена их злобных антиамериканских взглядов, как вы думаете, они бы вам ответили даже на вопрос, который час? Вероятно, вы даже разделяли эти взгляды. - Стенцер пожал плечами. - А некоторые вещи, которые вы говорили о нашей стране - о нашем президенте, - иначе как подрывными назвать нельзя.

Кендрик попытался что-то сказать, но мог только нечленораздельно захрипеть - ужас того, что он только что слышал, медленно проникал в мозг.

- Я думал, вы сказали, что хотите мне помочь. А эта… эта чушь… это же…

Он только замотал головой - слова ему изменили.

Стенцер изобразил нечто вроде улыбки. Кендрику показалось, что это осклабился череп, обтянутый пергаментной кожей.

- Люди допускают ошибки, - говорил Стенцер. - Общаются, с кем не надо, а от этого бывают последствия, которых они не ожидали. Например, атомный взрыв в Лос-Анджелесе или даже гниль, опустошившая наши обширные нивы. Я говорил всерьез: я мог бы вывести вас отсюда прямо сей-

чac, если бы захотел. И через пару часов вы были бы дома.. Но пока я еще сделать этого не могу.

Мне нужно дать начальству хоть что-то, а то меня на этой работе не оставят, и тогда я уж вам никак помочь не смогу. Вы мне дайте хоть что-то, любую малость, какой бы ерундой вам она ни казалась - и я клянусь, что из кожи вон вылезу, чтобы вас отсюда вытащить. Сегодня же, если смогу.

Кендрик вытер о штаны внезапно вспотевшие ладони:

- Я не знаю. Ну что вы хотите от меня услышать?

- Все, что можете сказать, - ответил Стенцер, подчеркивая каждое слово. - Я могу вам помочь, но только если вы мне поможете.

«Но что я могу сказать?» - подумал Кендрик. Он - журналист: О его жизни Стенцер уже знает все. Казалось непостижимым, что статьи, которые он писал, могут быть как-то связаны с его арестом даже без предъявления обвинений.. Ничего он не мог сказать Стенцеру такого; что не было бы уже описано в мучительно повторяемых подробностях.

На глаза навернулись слезы: ясно, что Стенцер перешел, к новой тактике, чтобы получить от него то, что он не обязан был отдавать.

- Нету меня ничего. Нет! Я все вам рассказал, что мог, о жене, о себе, Бог один знает, сколько раз уже! Хотел бы я вам что-нибудь рассказать, так ничего же нет, клянусь!

Стенцер посуровел.

- Мельчайшую подробность, мистер Галлмон. Вы можете счесть ее не важной, а она окажется важной. Ваша жена была в контакте с диссидентами и врагами нации. Вы мне что, хотите сказать, что она защищала американские интересы, когда якшалась с мерзавцами, которые потом сожгли целый город мирных жителей? У меня есть копии всего, вами написанного, и знаете, что я вам скажу? Меня тошнит от такой кучи антипатриотической грязи!

Голос его становился все громче. Кендрик резко вскинул голову.

- Да господи, вы же даже незнаете, террористы устроили эту гниль или нет! Экологию среды похабили с каждым годом сильнее и сильнее…

- Ты меня не учи, что мне думать!- заорал Стенцер прямо ему в лицо, брызгая слюной.

До сих пор это были только вопросы, бесконечные вопросы, пока Кендрик не падал от усталости и голода. Сейчас что-то переменилось.

Стенцер ударил изо всей силы. Кендрик не сразу понял, что его бьют - только когда оказался на спине, стул опрокинулся, во рту вкус крови и железа.

А над ним навис Стенцер, занеся кулак, будто готовый нанести новый удар.

- Я ничего немоту рассказать,- переключился Кендрик на привычную литанию. - Я все вам уже рассказал, и много раз. Было бы чего-нибудь - рассказал бы все, так ничего же нет. Я хочу домой.

Стенцер кивнул с жестким, будто нечеловеческим лицом, подошел к двери и открыл ее. За дверью ждали два охранника - наверное, все время там стояли. Кендрика рывком подняли с пола и вытащили в коридор. С разбитого лица капала кровь.