Луноликой матери девы - Ирина Богатырева

— Не гневайся, царевна. Мы верим в вашу силу, мы просто шутим. Чем еще, как не шуткой, зимний вечер полнить?

— Нет гнева во мне, — отвечала я спокойней. — Но раз сомневаются люди, можно им доказать.

— Не то сейчас время, чтобы устраивать скачки, — сказал Талай. — Но я хочу увидеть тебя на коне и состязаться с тобой. Вызываю тебя на скачки в праздник весны. — И с улыбкой посмотрел мне в глаза.

Я смутилась. Я знала, что Талай был лучшим всадником, в скачках приходил всегда первым, а если не скакал сам, мог точно сказать, какая лошадь победит. О нем говорили, что дух лошади вместе с ним родился. Я же никогда не была легка на коне, никогда не чуяла тягу к скачкам. Я смутилась и отвечала тихо:

— У меня еще нет своего коня.

— Я помогу тебе выбрать, — ответил Талай. — И помогу приучить его к седлу. Есть время до праздника.

Люди зашумели, недоумевая от таких слов, я тоже удивилась, но согласилась. Он тут же протянул мне руку, и мне оставалось только ударить по ней своей рукою. Будто бы что-то вспыхнуло во мне в этот момент. Маленькой и худою показалась мне собственная рука. Поймала я себя на мысли, как хорошо, что не придется мне бороться с таким сильным воином. Но тут же устыдила себя: дева-воин может победить любого врага, даже сильнейшего, так учила нас Камка.

— Далеко отложил ты состязанье, Талай, — послышался тут чей-то голос. Из угла поднимался парень, до сих пор сидевший молча. Он казался старше всех, кто здесь собрался, его голос был сильным, но говорил как бы с ленцой. — Праздник весны еще очень нескоро. А девы уже сейчас хотят, чтобы их испытали.

Ничего дурного он не сказал, но чувство от его слов было, как от непристойных. Раздались приглушенные смешки, но все тут же притихли. Он вышел к очагу, переступая через ноги сидящих. В его глазах мне показалось что-то неприятное, скользкое, как только что пойманная рыба.

— Не будем откладывать. Кто из вас будет со мною бороться? — спросил он и скинул шубу со второго плеча.

Он был сильным воином, с широкой грудью и большими руками. От кисти до локтя на его правой руке был нарисован волк, терзающий горного барана. При этом орел отнимал добычу у волка. Такой рисунок показался мне странным: в самом его хозяине был, верно, раздрай. На груди его белели шрамы от медвежьих когтей. Шапку он уже снял, но по шубе, сшитой из шкурок соболя, отороченной бурыми лапками лис, я догадалась, что он охотник: только они такие шубы могут носить, так как много пушнины бьют. Волосы у него были гнедые, как у коня, собраны в тугую косу, а на лбу выбриты — тоже знак охотника. Глаза были маленькие и острые, как у куницы, и что-то в них меня оттолкнуло. Мне не хотелось биться с ним, но сама вызвалась. Только не успела я подняться, как вскочила на ноги Очи и твердо сказала:

— Я буду, — а после кинула на меня насмешливый взгляд, как, бывало, на круче, когда побеждала в борьбе: сиди, мол, царевна, на своем месте.

— На снегу будем бороться или здесь? — спросила она.

— Идем на снег, — ответил охотник. — Мы Антуле дом сломаем. Пожалей бедную вдову.

Я глянула на нее в этот момент — она поднялась с места и выглядела испуганной. Позже я узнала, что охотник (его звали Зонар) был в те дни самым частым гостем у Антулы, так что поговаривали уже, что он заменяет ей мужа.

Вышли к коновязи, кинули на снег кусок грубого войлока, вынесли жировые светильники и горящие палки. Противники встали, а мы их окружили. Одна Антула осталась в проеме двери, зябко кутаясь в шубу, и смотрела издали.

Лишь скинул охотник оружие и спокойно, с самоуверенной насмешкой во всей расслабленной позе, встал напротив Очи, как она, не издав ни единого звука, наскочила на него. Не все даже успели это заметить. Но охотник заметил, в последний момент присел, и удар пришелся вскользь по плечу. Тут же хотел он Очи перехватить под коленку, но она будто от него самого оттолкнулась и прыгнула, как научилась у Камки: словно взлетела, даже будто замерла на миг в воздухе. Все ахнули, а она уже приземлилась сзади охотника. Он тут же развернулся и шагнул к ней.

Зонар боролся холодно, не упуская ни одного движения, не удивляясь необычным приемам Очи. Он словно хотел ее измотать. Очи тоже старалась быть равнодушной к исходу битвы, но ярость вырывалась из нее, как кипящая вода из полного котла. Она боролась молча, лишь иногда взвизгивая, пытаясь его испугать. Я видела, что она дралась еще вполсилы, будто проверяя, с кем имеет дело. Охотник тоже больше кружил. Люди вокруг распалялись, кричали и подбадривали — больше Зонара, чем Очи.

— Ты совсем не волнуешься за свою деву? — услышала я над собой. Это был Талай. — Зонар — сильный воин, он не раз побеждал в поединках. К тому же он старше.

— Почему же он здесь? Почему не женат?

— Он говорит, духи запретили ему жить домом, пока не сделает он чего-то — я не помню чего. Он бродяга — Зонар. Летом не появляется в станах, высоко в горах его охотничьи места. Зимой спускается, чтобы выменять пушнину. Думаю, он не спешит выполнить условие духов, он любит жить один.

Охотник-бродяга. Мне показалось, что я слышала о нем. Говорили, он охвачен каким-то ээ, даже зимой охотился только один. И хотя своего хозяйства не имел, его все считали богачом, так много пушнины он мог набить.

Я стала пристальней вглядываться в него. Духа, его пленившего, я не видела. Но и ээ-помощника не удалось мне рассмотреть. Охотник был пуст, как до посвящения. Я не могла понять, как возможно такое. Чтобы проверить, я взглянула на Очи, но ее крылатая рысь была рядом.

Тут закричали громче, и я опомнилась. Зонару удалось сбить Очи с ног, и он уже готов был придавить ее, как она, изогнувшись вся, опираясь на предплечья и ступни, выбросила одну ногу вверх, целя в голову, и тут же вскочила. Зонар отпрянул, кровь брызнула на снег из разбитой губы. Люди закричали, парни бросились останавливать бой, раз кровь показалась. Очи была готова драться дальше. Ее оттащили.

Стали спорить, кто победил. Одни говорили — Очи, она закончила поединок кровью. Другие — Зонар, он повалил Очи. Спросили их, что думают сами. Очи отерла лицо снегом и сказала глухо:

— Я не знаю ваших обычаев.

Зонар жевал снег и сплевывал кровавую слюну. Из разбитого носа текла кровь, но зубы остались целы. Он долго не отвечал, потом, отплевавшись, натянул шубу и молвил — и теперь голос его был не ленив:

— Луноликой матери девы — крепкие воины. Я рад, что испробовал это. Не знаю, кто из нас победил сейчас. Но знаю, что ей больше нужна моя победа, как кобылице — усмирение.

И он метнул на Очи взгляд. Она вспыхнула, порывисто подхватила шубу и нож с земли, взяла свою лошадь и умчалась.

— Те! — словно с досадой, но между тем усмехаясь, сказал Зонар.

Возбужденные боем люди вернулись в дом. Снова расселись вокруг очага, но теперь говорили только о поединке. Зонар же сел снова в свой угол и не принимал участия в разговоре. Я видела, как Антула подала ему чашу, но он с такой усмешкой взглянул на нее, что, хоть ни слова не проронил, вдова отошла, как обруганная. Он развалился на подушках, но шутки больше не веселили его, больной рот мешал жевать смолку. Скоро он поднялся, натянул шубу и ушел, ни слова никому не сказав.