Луноликой матери девы - Ирина Богатырева

Без сил попадали мы на землю, окончив танец. Не могли подняться на ноги, пот рекою катил, пар, как с коней, шел.

А Камка сказала:

— Вы научились многому, девы, и, вернувшись в станы, увидите, как от других отличаетесь. Вы уже принесли обет Матери, однако здесь легко его было хранить. Но Матерь добра: не хочет отнимать жен у люда. Поэтому теперь вы вернетесь и станете прежней жизнью жить. Три луны дает вам Матерь, за это время назад можете вернуть обет. Честно на себя взгляните: хватит ли твердости той жизнью жить, что Луноликая требует? Через три луны, кто останутся верны обету, вернутся сюда. Остальных я не буду ждать.

С удивлением мы внимали Камке. Как будто уже позабыли, что жизнь другая, стойбищенская, была у нас. Помню, одна мысль в голове у меня билась: «Пройдя полдороги, кто повернет назад? Найдя коня рослого, кто на конька сменяет?»

— За три луны найдите мастеров, кто вам сделает оружие, — продолжала Камка. — Сейчас на моих коньках уйдете, в станах же боевых коней получите и сбрую, достойную воина. И помните: сейчас обет можете возвратить, после трех лун лишь с вашей смертью он к Матери вернется.

Невольно все мы отвели глаза. Больше не прибавила ничего она, спать отпустила.

Утром не от гула я проснулась — Камка меня за плечо тронула.

— Не спи, Аштара, вождь меньше других спать должен, — сказала, улыбнувшись. Ее лицо я различала смутно — темно было в пещере, и очаг почти не горел. Я села. — С тобой, как с вождем, пришла я говорить. Время в стане тяжелым будет для вас. Хоть сейчас вы хотите быть верными обету, не все выдержат его. В стане соблазнов много: ласки родных, слава, лесть и зависть подруг, да и чувство, что всех вы несравненно сильнее. Обильная пища, разговоры и игры, молодые парни, зимние посиделки. Если всех дев хочешь с собой в чертог привести, стать должна им близкой. Чем меньше девы от тебя в сердце сокроют, тем больше своей доле поверят. Они боятся ее сейчас, Ал-Аштара.

— Зачем же нам уходить? Оставь нас здесь, не будет соблазнов, не отрекутся от обета девы!

Но она только посмотрела тепло, как никогда до того на меня не смотрела:

— Нет, Аштара. Тот, кто не знает жизни, не станет воином. Потому об Очи хотела просить: возьми ее к себе в дом. Если со мной уйдет в лес сейчас, так и будет лесным зверем.

Я не успела ответить — она отошла неслышно, и через миг пещеру наполнил гул: «Дон-дон-донн».

Не пять дней занял наш путь назад, а больше. Дорогу мы не узнавали — угадывали, плутали и сбивались. Но вот облик гор показался знакомым. Мы принялись понукать лошадей, и уже пошли по плечам той горы, на которой посвящение принимали, спустились к реке, а после и родные места узнали. «Йерра! Йерра!» — завизжали мы, коньков принялись хлестать и скоро спустились в долину царского стана. Тут велела я девам коней придержать, и неспешно, с достоинством, поехали мы к золотой царской коновязи.

Собаки лай подняли, люди крик подняли, как увидели нас, из домов выходить стали. Кто просто глаза на нас ширил, кто руками махал, а ребятишки, особенно девочки, бежали за нами:

«Луноликой матери девы! Луноликой матери девы!» — кричали. Подруги мои оглядывались, кому-то отвечали, но я по сторонам не смотрела, ехала к царю, чтобы его приветствовать первым.

Он ждал нас. С ним рядом стоял мой младший холостой брат Санталай, другие же, пятеро взрослых мужчин, понукая коней, из всех концов стана на гору спешили. По шубам отца и братьев я поняла, что не знали они о нашем приезде, не были готовы — простые, не праздничные шубы были на них.

Мы подъехали к дому, спешились. Отец на нас смотрел, как на чужих. Я подошла, робея, на одно колено опустилась и молвила:

— Люда Золотой реки отец, белого скота хозяин! Мы, посвященные Луноликой матери девы, прибыли к тебе. Верных воинов ты перед собой видишь.

— Ты ли вождь этих воинов, дева? — спросил отец голосом, каким говорил с иноземцами. Я быстро на него взглянула — нет ли улыбки? — но тут же опустила глаза:

— Я, царь.

— Не мне принимать вас, — сказал он. — В чертоге вам жить.

— Нет, царь, рано нам идти туда, не окончено наше посвящение. Три луны нам в станах, с людом жить. Таково веление Камки.

— Поднимись, дева-воин, — сказал тогда отец. — Что вашего посвящения касается, не нужно мне знать. Назови своих воинов.

Я назвала дев, они по очереди опускались перед отцом на колено. Только Очи замешкалась, и отец чуть дольше в нее вгляделся. Я сказала, что это лесная дева, и просила разрешить ей пожить с нами. Отец кивнул и отпустил всех.

Мы вошли в дом. Вокруг очага уже были расстелены ковры, мамушка на скорую руку мешала тесто для лепешек. Служанки растирали кориандр, и его драгоценный, пряный аромат разливался по дому. Братья хотели садиться, но отец к очагу не подошел, а снял со стены расписной дорогой горит с железными стрелами, Санталаю что-то коротко сказал и вывел меня из дома.

Недоумевая, мы потянулись за ним, обошли дом. Оттуда был виден спуск с холма и открытое поле, на нем боевые, подседельные отцовы кони гуляли зимой. Белая, под скат идущая пустошь, до чернеющего со всех сторон леса — лет стрелы.

Тут прибежал Санталай и принес клеть, а в ней — живой заяц. Его, верно, на петлю только в тот день поймали. Отец молча отдал мне горит, а брату кивнул — и он открыл клеть.

Заяц мешком вывалился из нее, но тут же встрепенулся и большими скачками пустился по пустоши. Под горой кувыркнулся через себя и еще сильней припустил. А отец и все братья на меня молча тяжело смотрели.

Ни о чем в тот момент я не думала. Все движения быстры и точны были, хотя самой казалось — как во сне я все делаю, через силу. Медленно-медленно открыла горит, извлекла лук, прижала на колене и натянула тетиву.

Медленно-медленно достала стрелу, вложила и в белую пустошь вслед за зайцем пустила — и ээ-тай с нею.

Вскрикнула стрела, и словно я сама с ней полетела. Вмиг настигла она зайца. Всем нам хорошо было видно с холма, как в прыжке она его поймала, как от удара отлетел он в сторону и замер.

И тут братья закричали в голос, а Санталай подпрыгнул и чуть не кубарем побежал с холма. Старшие меня окружили, как парня, хлопали по плечу, хвалили, называли меткой. А я словно проснулась — и только тут осознала, что произошло. Подошел и отец, обнял за плечи, тепло посмотрел, будто только сейчас признал, и сказал:

— Думал я, шестеро сыновей у меня да дочь, что нарожает внуков. Но ошибся: семь у меня сыновей. Видите? — обратился он к братьям. Санталай как раз принес зайца, насквозь пронзенного стрелой, это вновь вызвало крики и похвалы. — Видите: брат ваш младший, с нами на равных сидеть будет.