Одиночество дипломата - Леонид Спивак

В нейтральных водах яхта попала в сильный шторм. Казалось, что стихия решила еще раз испытать беглецов на прочность. Судно дало течь, но удержалось на плаву. Капитан Маклеод, спустившись в трюм, застал там Бенджамина, вычерпывающего воду суповой миской. Поймав взгляд Маклеода, Бенджамин улыбнулся: «Да, это совсем не похоже на работу государственного секретаря».

На Бимини Иуда Бенджамин уже мог вздохнуть спокойно. Остались позади почти три месяца скитаний, которые отнюдь не добавили здоровья этому уставшему пятидесятичетырехлетнему человеку. И все же он находился теперь на территории Британской империи и мог декларировать английское подданство по месту своего рождения. Нужно было только добраться до крупного острова и сесть на корабль, идущий в Европу.

Бенджамин отыскал место на крошечном шлюпе — туземном суденышке, до отказа забитом выловленной морской губкой, который направлялся в порт Нассау. Жаркое тропическое солнце очень скоро сделало свое дело: губка начала подсыхать и расширяться, и хлипкая посудина стала трещать по швам. В 35 милях от берега шлюп наполнился водой и затонул. Иуда и трое негров из команды успели прыгнуть в лодку. Им предстояло дрейфовать в открытом океане с небольшим кувшином воды на четверых и маленьким котелком риса — чьим-то недоеденным завтраком. Океан мягко покачивал лодку, и плавник акулы казался Бенджамину меньшей опасностью, чем возможное появление американского корабля. К счастью, жертвы крушения были подобраны через восемь часов местной яхтой, совершавшей инспекцию маяков. Яхта доставила спасенных на остров Сент-Томас. Так, спустя полвека, Иуда Филипп Бенджамин увидел место своего рождения.

В сонный мир Виргинских островов с большим опозданием доходили обрывочные сведения о происходившем в Соединенных Штатах. Страна Дикси лежала в руинах. Юг был отброшен на полтора столетия назад, к временам первых поселенцев, бревенчатых хижин, крошечных клочков обработанной земли и жизни на грани вымирания. Во многих городах, включая Новый Орлеан, происходили кровавые столкновения между белыми и черными. Хаос и отчаяние охватили край. Теоретик «южной нации», писатель Эдмунд Раффин, который произвел в Чарльстоне первый выстрел Гражданской войны, покончил с собой, завернувшись во флаг Конфедерации.

Амнистии нового президента США Эндрю Джонсона не подлежали четырнадцать категорий населения южных штатов: среди них — офицеры и должностные лица Конфедерации, а также все сецессионисты, владевшие более чем двадцатью тысячами долларов. Они должны были лично ходатайствовать о президентском прощении и приносить присягу на верность Союзу. Радикальные республиканцы, составлявшие большинство в Конгрессе США, требовали все более жестокой репрессивной политики по отношению к поверженному врагу. Юг стал единственной в американской истории частью страны, где осуществлялся многолетний режим военной оккупации.

На Сент-Томасе Иуда Бенджамин потратил остатки денег на чистое белье, подкуп местных чиновников и билет на пароход до Кубы. Ему удалось послать весточку сестрам в Новый Орлеан. На долгом морском пути в Гавану и далее, из Гаваны в английский порт Ливерпуль, Бенджамин пережил еще два шторма и сильно страдал от морской болезни. Но это путешествие несло ему спасение.

Англия того времени — образец европейского либерализма — все еще медленно и неохотно предоставляла евреям равные права. По-прежнему лица нехристианского вероисповедания не могли состоять на королевской службе. До 1871 года старейшие университеты Оксфорд и Кембридж не присваивали иудеям ученую степень. Лишь в 1890 году в Великобритании были сняты последние ограничения для лиц нехристианской веры.

Иуда Филипп Бенджамин сошел на английский берег 30 августа 1865 года. Позади остались крах Конфедерации, конфискация имущества и бегство наперегонки со смертью. В весьма преклонном для XIX столетия возрасте (пятьдесят пять лет) он должен был начинать жизнь сначала. Но даже в те горькие дни Иуда пишет одному из друзей в своем привычном стиле: «Я скорее приятно согрет чувством, что смог разочаровать своих врагов».

В Ливерпуле, имевшем традиционные торговые связи с американским Югом, образовалась значительная колония эмигрантов-южан. Здесь Бенджамин решил попытать счастья, как в годы молодости, в коммерческих операциях. Но сначала он — впервые за много лет — отправился в Париж повидать жену и дочь.

Годы совсем не изменили Натали, и она отнюдь не собиралась менять свой образ жизни. Париж действительно был лучшим местом на земле. Столица шампанского и канкана переживала расцвет. Наполеон III возводил грандиозный памятник своему режиму: Большие бульвары изменили облик Парижа, строилась Гранд-Опера — одно из крупнейших театральных сооружений мира. Город распущенных и насмешливых парвеню насвистывал мелодии новомодного Оффенбаха. Лишь безобразными призраками выглядели отсюда война, насилие, смерть.

Старые знакомые из числа эмигрантов предлагали начать все сначала именно здесь. Но что ждет его во французской столице? Прозябание на скромной должности клерка, расшаркивания на парижских паркетах перед более успешными соотечественниками, роль мужа-неудачника при красавице-жене? Иуда Бенджамин всегда выбирал собственный путь.

В Ливерпуле бывший государственный секретарь в последний раз увидел флаг погибшей Конфедерации. 6 ноября 1865 года фрегат «Шенандоа», последний боевой корабль мятежного Юга, израсходовав ресурсы и избежав пленения, спустил флаг в ливерпульской гавани. К этому времени в судьбе Бенджамина произошел новый поворот: банковская фирма «Оверенд», с которой он связывал свои коммерческие надежды, объявила о банкротстве.

Изгнание, бедность и букет болезней — таким было вступление в новую жизнь. Спустя несколько лет, когда время сгладило тяжесть воспоминаний, Бенджамин с горьким юмором сказал, что больше всего переживал, когда солдаты в Новом Орлеане сожгли его библиотеку и выпили его любимую мадеру. По-прежнему никому не дано было увидеть «маленького еврея» в подавленном состоянии. Злой рок мог надломить его жизнь, но не мог сломить его дух. Он не жаловался; он вновь боролся.

В начале 1866 года Иуда Бенджамин поступил в одну из старейших английских юридических школ Линкольнс-Инн в Лондоне. Учебное заведение располагалось в монастырского типа зданиях XIV века, подаренных герцогом Линкольном обществу лондонских правоведов. Чарльз Диккенс, одно время служивший в Линкольнс-Инн клерком, описал старинный зал для судебных заседаний в романе «Холодный дом». Библиотека Линкольнс-Инн хранила британское законодательное наследие последних пяти столетий. Теперь Бенджамину, в прошлом кандидату на пост Верховного судьи США, приходилось заново штудировать юридическую науку. Окружающие его молодые честолюбивые выпускники Оксфорда и Кембриджа иронично переглядывались — этот студент годился им в отцы.

«Лондон оставался Лондоном. Особый стиль придавал величие его угрюмости: тяжелый, чопорный, надменный, он избежал дешевизны; его отмечали сдержанность, нетерпимость ко всему неанглийскому и непоколебимое сознание собственного совершенства», — писал о британской столице историк Г. Адамс, сын посла США в Англии в годы Гражданской войны. Местоположение Линкольнс-Инн — на полпути между финансовой властью лондонского Сити и политической властью в Вестминстере — весьма точно отражало место этой юридической корпорации в структуре английского истеблишмента. Иуда Бенджамин был здесь чужаком, иммигрантом с американским акцентом, не слишком почитаемым в островном королевстве. Старинное и запутанное британское право, изобилующее толкованиями, добавлениями, поправками и прецедентами, было крепким орешком даже для такого образованного юриста, как он.