Без тебя - Келли Риммер

– Ты, кажется, очень заботишься о своих волосах.

– Волосы – моя гордость.

– Нет. Самое красивое в тебе – это глаза и форма челюсти, но и волосы у тебя тоже ничего.

– Спасибо, – рассмеялся я. – Вполне с тобой согласен.

– А какой была твоя мама?

– Красавицей, – сказал я, чувствуя, как сжимается мое горло. – Даже когда она состарилась, лицо у нее оставалось мягким и добрым. Она была настолько импозантной, что будь у нее на носу бородавка, люди все равно эту бородавку не замечали бы.

– А как у нее сложилась карьера?

– Ее карьерой стала наша семья. Мама часто говорила, что три сына – это полный рабочий день. Она двадцать лет потратила на то, чтобы выступать третейским судьей в бесконечных спорах близнецов.

– А ты в их споры не вмешивался?

– Нет, – хихикнув, произнес я. – Я никогда не любил буянить. Всегда занимался своим хобби. В зависимости от возраста, это было чтение, рисование или фотография. Эд и Вилли часто старались втянуть меня в свои проделки, но я вставал и уходил от них подальше.

– Кажется, ты получил отличное воспитание.

– Знаю. Во многом так и есть. Мне повезло. Эд и Вилли были близки… Мама и папа также были очень близки…

Тропа сворачивала на поляну. Бегущий вдоль нее мелкий ручеек здесь образовывал небольшой водопад. Мелодичный плеск падающей сверху воды присоединился к симфонии жизни, клокочущей вокруг нас. Не сговариваясь, мы оба остановились, чтобы понаблюдать за течением ручья.

Лайла подступила поближе ко мне. Она взяла меня под руку.

– Ты чувствовал себя обойденным? – спросила она.

– Я понимал, что они меня любят. Знал, что я хороший ребенок. Я никогда не попадал в неприятности. Мама и папа всегда мной гордились. Но при этом я все же ощущал себя паршивой овцой. Нелепо, правда? Все это меня мучило… я уверен. Просто близнецы были друг с другом как-то особенно близки. Их дружба совсем не напоминала то, что они испытывали по отношению ко мне. А мама и папа… они просто любили друг друга. Даже по прошествии десятилетий совместной жизни они были друг от друга без ума. Я ясно помню, как несколько раз начинал рассказывать за столом о том, что случилось в школе, потом поднимал голову и понимал, что мама смотрит на папу. Казалось, что меня вообще нет в комнате.

Неожиданно мне пришло в голову, что я сейчас жалуюсь на свое спокойное, не лишенное родительской заботы детство той, кому довелось пожить в семи странах прежде, чем ей исполнилось двенадцать лет. Я замешкался, стараясь сообразить, как смягчить созданное мной впечатление.

– Все было нормально. Ты же понимаешь… Просто так складывалось…

Мы углубились в долину. Уже некоторое время мы вообще не встречали людей. Казалось, вся вселенная уменьшилась до нас двоих, миллиона птиц наверху и неизвестных животных, шелестящих в кустарнике. Я думал о том, что сказал ей сейчас, обо всех личных страхах и комплексах, о которых прежде никому не рассказывал. Возможно, я и самому себе никогда в этом не отваживался признаться. Я вдруг вспомнил, как лежал рядом с первой своей подружкой. Я тяжело дышал, боясь открыть глаза и увидеть разочарование на ее лице.

– Мне кажется, все имеет свои хорошие и плохие стороны, все, даже если то, что случается с тобой в жизни, кажется только хорошим или только плохим, – тихо произнесла Лайла.

Я наконец взглянул на нее. Выражение ее лица было задумчивым. Сочувствие вместо презрения. Я вздохнул с облегчением.

– То, как мы кочевали, подобно цыганам, в детстве казалось мне забавным, хотя я не могла получить ни нормального образования, ни представления о нормальности. То же в определенном смысле относится к твоей семье, Каллум. Хотя твоя жизнь была хороша и стабильна, хотя родные тебя любили, ты чувствовал себя ужасно одиноким, будучи пятым колесом в семье. Тебе не следует притворяться, что это не так.

– Мне нравится с тобой разговаривать, – выпалил я, возможно, придавая слишком большое значение тем нелепым подростковым переживаниям.

Лайла до сих пор держала меня под руку. Она прислонилась щекой к моему плечу, но тотчас же отстранилась. Это был странный жест, напомнивший мне о том, как Лайла сегодня рано утром взирала на долину и дышала полной грудью.

– Мне тоже нравится с тобой говорить, – сказала она через некоторое время, потом переместилась и встала, опершись спиной мне на грудь.

Я обнял ее за талию и уткнулся подбородком в ее макушку. Вместе мы любовались водопадом.

* * *

К Гигантской лестнице мы добрались ближе к вечеру. Я едва ли не полностью исчерпал объем карты памяти своего фотоаппарата. Вода у нас почти кончилась. Бедра мои горели огнем еще до того, как мы стали подниматься. Поход занял практически весь день, но Лайла отказалась даже обсуждать возможность вернуться назад на поезде.

– Так будет нечестно! – запротестовала она, когда я ей это предложил.

Я был в приподнятом настроении, но одновременно чувствовал себя ужасно уставшим. Лайла утомилась не меньше меня, хотя я видел, что она не готова это признать. По дороге назад она несколько раз споткнулась, шагая по тропинке. Хотя Лайла до сих пор улыбалась, словно набедокуривший сорванец, я видел усталость на ее лице.

– Если я в детстве смогла взобраться наверх, ты и подавно сможешь, – подтрунивала она надо мной.

Мы начали подниматься к обзорной площадке, протискиваясь среди потока спускавшихся вниз туристов. Большинство встречающихся нам по дороге людей молчали. Мы сосредоточили все наши силы на утомительном подъеме по почти вертикально вздымавшейся лестнице. Когда солнце скрылось за горизонтом, в долине быстро стало холодать. Изо рта вырывались клубы пара.

Я уже видел вершину впереди нас и ощутил последний прилив энергии и облегчения, а потом Лайла начала терять равновесие. Она оступилась, покачнулась назад, но я успел вовремя отреагировать, подхватив Лайлу, не дав ей покатиться вниз по ступенькам. Я посадил ее с краю, спиной к скале. Мне сразу же стало ясно, что ей по-настоящему больно.

– Лайла!

Лицо ее сморщилось. Она указала рукой на свою лодыжку.

– Кажется, я ее растянула.

В ее голосе прозвучала неподдельная боль. Люди проходили мимо нас и следовали дальше так, словно мы были камнями на пути речного потока. Я помог Лайле подняться. Она попыталась встать на ногу, вскрикнула и оперлась о меня.

– Ай! Не думаю, что смогу идти дальше, – умоляюще глядя на меня, произнесла она.

Я высоко поднял ее, прижал к груди и начал медленно подниматься. Не имело значения то, что она была невысокой и стройной. Из-за дополнительного груза мои и без того утомленные мышцы теперь отчаянно протестовали. Каждый шаг давался с трудом. Лайла, обняв меня за плечи, прижалась лицом к моей шее.

Преодолев несколько ступенек, я сказал, переводя дух: