Не потревожим зла - Соня Фрейм

К своей работе в институте у нее выработалось чуть ли не ритуальное отношение. В мертвых таилась некая безмолвная истина, головоломка с зашифрованными ключами. Усопшие просто ждут того, чтобы их тайны разгадали.

Психологически работа была не из легких. Некоторые трупы находились на серьезной стадии разложения, другие имели такие увечья, что их едва можно было назвать людьми. По этой причине другая ассистентка не выдержала и перевелась в клинику — к живым.

«Эту профессию слишком мистифицируют в триллерах, — морщился Хеннинг, работающий судмедэкспертом тридцать три года. — Молодежь суется сюда в надежде раскрыть преступление века, а вместо этого катает туда-сюда тележки с мертвяками, которые воняют…».

Судебно-медицинскую экспертизу в Германии почти нигде не преподавали, да и спрос на нее был только в больших городах — Берлине, Гамбурге, Франкфурте. Те немногие, кто попадал на эту работу, в итоге с нее сбегали, оставались только самые крепкие и упорные. Или одержимые вроде Алисы.

…Закрылась очередная дверь, и голос Джун растворился за ее спиной. Она включила радио, чтобы рассеять нежилую атмосферу в комнате. Колонки успокаивающе забормотали про погоду, и она прилегла на диван. Сон пока никак не шел.

Перед ней всплывали картины прошедшего длинного дня. Как она легко выдала Янсену свою тайну, а тот дымил ей в лицо, сыпал остротами… И стало легче.

Похоже, нельзя жить с камнем в сердце. Однажды его надо вытащить.

Веки медленно опускались.

«Странный человек этот Янсен… Не по возрасту мудр, но тратит себя на жуткое дерьмо».

Ей вдруг захотелось, чтобы они подружились. Он нашел для нее верные слова, а это дорогого стоит.

Что-то знакомое играло в колонках…

Then the door was open and the wind appeared,

The candles blew then disappeared.

The curtains flew, then he appeared,

Saying don’t be afraid[11].

«Опять эта идиотская песня…» — пронеслось в голове, но сон уже одолевал ее.

***

«Алиса… Алиса…»

Эхо голосов, без устали повторяющих ее имя.

Или одного голоса, хриплого, с песком и горечью.

Тьма множится перед глазами… Сколько же у нее измерений? Сколько оттенков?

Алиса реет в пустоте, она где-то… В кроличьей норе. Падение началось, теперь назад пути нет.

Что там будет, на дне?

Страна чудес или геенна огненная?

Но в конце был только Якоб. Вся чернота уходила в него, он стал ее центром, началом и концом. Алиса двигалась к нему, а он удалялся, как лукавый мираж.

Ты видишь его, но никогда не дойдешь…

— Алиса, — отчетливо доносится до нее, хотя его губы сомкнуты, — ты хочешь меня бросить.

Внезапно они оказываются нос к носу. Все измерения этого безумного пространства наконец сошлись на нем.

Стоит, дышит размеренно, даже спокойно.

— Но я здесь, с тобой, — сами размыкаются губы, отчетливо выговаривая эти слова.

Так хочется провести рукой по его спутанным волосам, ощутить, как они невесомо скользят сквозь ее пальцы…

— Ты не здесь, — качает он головой.

Капризная складка обозначается между бровями. Упрямый… просто ребенок.

— А где я, Якоб? — Алиса чувствует, что ее взгляд выражает укоризну. — Где, если не с тобой?

— Ты уходишь с каждым разом все дальше. Однажды ты не придешь ко мне… И я останусь совсем один.

Их лбы соприкасаются, и они стоят в молчании посреди вечной ночи. Глаза обоих прикрыты, и ощущение физической близости реально до невозможности. Внутри Алисы шевелится глухая тоска, хочется вцепиться в него и оставить себе навсегда.

Как же его не хватает… Это как часть ее самой, которая прячется где-то глубоко внутри, пугливая, ранимая и отчаянная.

— Я не брошу тебя, обещаю.

Якоб медленно приподнимает ее лицо к своему. Глаза смотрят серьезно и мрачно.

— Хочешь найти меня, Алиса?

— Ты имеешь в виду по-настоящему?

Уголки его рта едва заметно углубляются. Он всегда так улыбался.

— Именно. Хочешь, покажу, куда я попал после смерти? Это особенное место, Алиса… — Губы мягко касаются ее щеки, проводят по ней, а голос шепчет уже на ухо: — Ты можешь последовать за мной, даже не умирая. Есть один способ…

Фраза кажется знакомой… Кто-то уже говорил ей про некий способ.

— Я покажу. Только согласись, и я покажу… — рассеиваются слова где-то внутри нее.

— Тогда веди.

Он зарывается лицом в ее волосы, будто врастая в нее, и его спина дрожит. Якоб всхлипывает — от горя или от счастья? В нее уходят его клокочущие рыдания, и в этой жуткой темноте их эхо становится громче слов.

— Позови меня снова. Открой дверь, и я покажу тебе путь. Не бойся меня. Никогда меня не бойся…

С этими словами его руки разжимаются, и он отдаляется. Но его дыхание и тиски пальцев все еще на ней. И эти слова.

Иди за ним, Алиса. Он не просто так тебе является. Ты должна кое-что увидеть.

***

Пробуждение было жутким. Глаза Алисы резко распахнулись, и раздался судорожный вдох.

Девять утра на циферблате. За окном чирикают птицы.

— …напоминаем, что проезд на перекрестке Целлендорф закрыт из-за строительных работ на мосту… — рапортует ведущий радионовостей.

Проклятая песня уже растворилась, как будто ее и не было.

Алиса встала и машинально шлепнула по переключателю. Стало тихо. Глаза все еще досматривали сон. Она находилась здесь и не здесь.

На ней болталась одежда, в которой она ходила вчера. Значит, после работы она сразу отключилась, такое тоже иногда бывает. На автопилоте Алиса приняла душ, съела какой-то бутерброд и проверила почту. Но в голове не переставали мелькать образы.

Следуй за Якобом.

А ведь он почти никогда ей не снился. Она вообще редко видела сны, тем более странным было это видение. И каждое явление ее мертвого парня в последнее время походило на плохой знак. Хотя, как ни крути, в этой истории все знамения дурные.

Внутри Алисы всегда существовала дилемма между рационализмом и мистическим ужасом. Обычно ей не составляло труда понять окружающий мир как механизм или же подобрать ко всему математическую параллель — это было ее хобби. Однажды Алиса категоризировала и Якоба с его безумием: