Инес души моей - Исабель Альенде

— Простите, ваше сиятельство, но я не намерена возвращаться в Испанию, — заявила я.

Страшная тень едва заметно пробежала по лицу губернатора. Он подошел к окну и долго стоял там, созерцая город, раскинувшийся у его ног. Я подумала, что он забыл обо мне, и уже начала потихоньку отступать к дверям, но вдруг он, не оборачиваясь, снова обратился ко мне:

— Как, вы сказали, ваше имя, сударыня?

— Инес Суарес, сеньор губернатор.

— И как же вы полагаете зарабатывать на жизнь?

— Честно, ваше сиятельство.

— И скромно, надеюсь. Скромность, особенно женская, здесь в большой цене. Городская управа предоставит вам дом. Доброго дня и удачи.

На этом аудиенция была окончена. Я поняла, что, если я хочу остаться в Куско, лучше перестать задавать вопросы. Хуан де Малага, без сомнения, был мертв, а я — свободна. Я с уверенностью могу сказать, что тот день стал началом моей жизни; все предыдущие годы были лишь разминкой перед тем, что ждало меня впереди.

Потерпи немного, Исабель: вот увидишь, скоро мой беспорядочный рассказ дойдет до того момента, когда наши судьбы с Педро де Вальдивией пересекутся и начнется та история, которую я хочу тебе поведать. До тех пор я была всего лишь безвестной белошвейкой из Пласенсии, чья жизнь ничем не отличалась от жизни сотен и сотен других работящих женщин, которые жили до меня и будут жить после. С Педро де Вальдивией я пережила сказочную историю любви и с ним вместе завоевала целое королевство. И хотя я боготворила твоего отца, Родриго де Кирогу, с которым прожила тридцать лет, рассказывать о моей жизни стоит только для того, чтобы поведать о завоевании Чили, а этот подвиг я совершила вместе с Педро де Вальдивией.

Я поселилась в Куско, в доме, который мне предоставила городская управа по личному распоряжению губернатора маркиза Франсиско Писарро. Дом был скромный, но вполне приличный: с тремя комнатами и внутренним двориком, в центре города, со стенами, увитыми жимолостью. Кроме того, мне дали в услужение трех индианок — двух молоденьких девушек и одну женщину в возрасте, которая приняла христианское имя Каталина и позже стала моей лучшей подругой.

Я решила снова приняться за шитье: это очень ценилось среди испанцев, которые изо всех сил старались продлить век той скудной одежды, что привезли из Испании. Еще я лечила солдат, покалеченных и тяжело раненных на войне, в основном в битве при Лас-Салинасе. Врач-немец, который в одном со мной караване приехал из Сьюдад-де-лос-Рейес в Куско, часто просил меня помочь в самых сложных случаях, и я приходила вместе с Каталиной, которая знала разные снадобья и заговоры.

Между ним и Каталиной установилось что-то вроде соперничества, что не всегда шло на пользу несчастным пациентам. Каталина и знать ничего не хотела о четырех жидкостях, определяющих жизнедеятельность человека, а немец с презрением относился к заклинаниям, хотя часто они оказывались очень действенными. Самым неприятным в этой работе для меня были ампутации — они всегда внушали мне отвращение, но делать их приходилось, потому что, когда плоть начинает гнить, другого способа спасти раненого нет. Впрочем, после таких операций выживают очень немногие.

Я ничего не знаю о жизни Каталины до прибытия испанцев в Перу. Она никогда не говорила о своем прошлом, была недоверчива и окутана таинственностью. Она была низенькая, квадратная, с кожей цвета лесного ореха, двумя толстыми косами, перевязанными за спиной разноцветными шерстяными нитями. Глаза у Каталины были как угли, и пахло от нее дымом. Она могла находиться в нескольких местах одновременно и исчезать в мгновение ока. Она выучила испанский язык, приспособилась к нашим обычаям и, казалось, была очень довольна тем, что живет со мной, а через пару лет настояла на том, чтобы сопровождать меня в Чили. «Я хотеть идти с тобой, да, сеньорай», — просила она меня тогда своим певучим голосом.

Каталина приняла крещение, чтобы избежать неприятностей, но и от своих верований не отступилась: она читала «Отче наш» и зажигала свечи перед алтарем Девы Заступницы, но молилась и Солнцу. Она стала мне мудрой и верной спутницей и научила пользоваться лекарственными растениями и лечить перуанскими методами, во многом отличными от испанских. Эта добрая женщина полагала, что болезни происходят от проказливых духов и демонов, которые залезают в человека через отверстия тела и поселяются в животе. Раньше она работала с инкскими врачами, которые лечили от мигреней и безумия, проделывая дыры в черепе своих пациентов. От этого метода лечения врач-немец был в неописуемом восторге, но испробовать его на себе не решился ни один испанец. Каталина умела пускать кровь больным лучше опытного хирурга и была большой мастерицей по части снадобий для облегчения рези в желудке или для похудения, а над лекарствами немца смеялась. «Этим разве только убивать, да, татай», — говорила она ему, улыбаясь и обнажая черные от коки зубы. В конце концов немец начал сомневаться в своих хваленых лекарствах, с таким трудом привезенных с родины.

Каталина прекрасно разбиралась в сильных ядах, настойках афродизиаков, травах, дающих неиссякаемый заряд энергии, и в тех, что усыпляют, останавливают кровотечение или облегчают боль. Она обладала магической силой, могла разговаривать с мертвыми и предвидела будущее; иногда она выпивала травяной отвар и отправлялась в мир иной получать советы от ангелов. Конечно, она сама их так не называла, но говорила, что разговаривает с прозрачными существами, крылатыми и способными метать молнии взглядами — а кто это, как не ангелы?

Мы остерегались упоминать обо всем этом в присутствии третьих лиц, потому что, услышь нас кто-нибудь, нас обвинили бы в колдовстве и сношениях с дьяволом. А отправиться в темницы инквизиции — совсем не сладко; по крайней мере, насколько нам с Каталиной было известно, многие несчастные, попавшие туда, заканчивали свои дни на костре.

Конечно же, заклинания Каталины не всегда давали нужный результат. Один раз она попыталась изгнать из дома дух Хуана де Малаги, который нам стал уж слишком досаждать, но добилась лишь того, что у нас в ту же ночь умерло несколько куриц, а на следующий день в центре Куско появилась лама о двух головах. Это животное подлило масла в огонь раздоров между индейцами и испанцами, потому что первые сочли, что это — реинкарнация бессмертного Инки Атауальпы, а вторые закололи несчастное животное копьем, чтобы показать, что бессмертного в нем ничего нет. Тут завязалась драка, в которой несколько индейцев погибли и один испанец был ранен.

Каталина прожила со мной много лет, заботясь о моем здоровье, предупреждая меня об опасностях и помогая принимать важные решения. Единственное обещание, которое она не исполнила, — быть со мной в старости: Каталина умерла раньше меня.

Двух молодых индианок, которых мне выделила городская управа, я научила чинить, мыть и гладить платье так, как это делалось в Пласенсии. В Куско в те времена такие услуги высоко ценились. Я распорядилась соорудить глиняный очаг во внутреннем дворике дома, и мы с Каталиной принялись печь пирожки. Пшеница была очень дорога, поэтому мы научились делать пирожки из маисовой муки. Они расходились, не успевая остыть. О том, что пирожки подоспели, вся округа узнавала по запаху, и покупатели к нам сбегались толпами. Мы всегда оставляли кое-что для нищих и юродивых, живущих подаянием. Густой аромат мяса, жареного лука, тмина и свежеиспеченного теста так глубоко въелся мне в кожу, что я до сих пор пахну всем этим. Наверное, я так и умру, источая запах пирожков.