Искусство быть - Эрих Фромм

Однако отрицание «одинаковости» людей не должно обязательно вести к отрицанию факта, что человек — это личность; что фактически каждый человек — это уникальная личность, не похожая ни на кого другого (возможно, за исключением однояйцевых близнецов). Только парадоксальное мышление, составляющее значительную часть восточной логики, позволяет выразить истину: человек — это уникальная личность, но человеческая личность — это мистификация и нереальность. Человек — это «то и это», но человек — это «и не то, и не это». Парадокс заключается в том, что чем глубже я проникаю в свою собственную или чужую личность, тем яснее я вижу через себя и через него реальность универсального человека, свободного от всех индивидуальных качеств, «человека дзен-буддизма без званий и титулов».

Эти размышления ведут к проблеме ценности и опасности индивидуализма и связанного с ним психологического изучения индивидуальности. Очевидно, что в наше время индивидуальность и индивидуализм высоко ценятся и поощряются как ценности и как личные и культурные цели. Но ценность личности очень расплывчата. С одной стороны, она содержит элемент освобождения от авторитарных структур, которые блокируют автономное развитие человека. Если самопознание служит осознанию истинного себя и его развитию, а не интроекции «чужого» себя, навязываемого властями, оно имеет огромное гуманитарное значение. Фактически о позитивном аспекте самопознания и психологии так много говорится, что вряд ли к этому нужно еще что-либо добавлять.

Но крайне необходимо сказать кое-что о негативной стороне культа индивидуальности и его связи с психологией. Одна из причин этого культа очевидна: чем больше индивидуальность исчезает фактически, тем больше она возвеличивается на словах. Промышленность, телевидение, привычки потребления воздают должное индивидуальности людей, которыми они манипулируют: в виде имени банковского служащего в его окошке и инициалов на сумке. Кроме того, усиливается индивидуальность товаров: навязываемая разница между машинами, сигаретами, зубной пастой, которые по сути одинаковы (в одной ценовой категории), служат цели создания иллюзии индивидуальности мужчин и женщин, выбирающих индивидуальные вещи. Мало кто осознает, что индивидуальность — это в лучшем случае одно из незначительных отличий, так как во всех важных составляющих товары и люди потеряли свою индивидуальность.

Явная индивидуальность ценится как величайшее достояние. Даже если у людей нет денег, у них есть их индивидуальность. Хотя они и не являются личностями, у них есть индивидуальность, которую они с готовностью и гордостью культивируют. Так как эта индивидуальность имеет небольшое значение, для них важны маленькие тривиальные различия.

Современная психология продвигает и удовлетворяет эту тягу к «индивидуальности». Люди думают о своих «проблемах», обсуждают мельчайшие детали своего детства, но часто то, что они говорят, это всего лишь приукрашенная болтовня о себе и других с использованием психологических терминов и концепций, заменяющих менее извращенные старомодные разговоры.

Поддерживая эту иллюзию индивидуальности через тривиальные различия, современная психология имеет все же более важную функцию; обучая людей, как нужно реагировать на разные стимулы, психология становится важным инструментом для манипулирования. Бихейворизм создал целую науку, которая учит искусству манипуляции. Многие фирмы ставят условием найма соответствие будущих сотрудников личностным тестам. Много книг учит, как держаться, чтобы произвести впечатление ценностью своей личной привлекательности или ценностью товаров, которые вы продаете.

Хотя эта ветвь современной психологии полезна экономически и как идеология, создающая иллюзии, она вреден для человеческого бытия, так как увеличивает отчуждение. Это обман, и претензии на то, что в его основе лежат идеи «самопознания» в традициях гуманизма, по Фрейду, он просто вбил себе это в голову.

Регулирующая психология противостоит радикальной, потому что она проникает в суть; она критична, потому что знает, что сознательная мысль — это чаще всего продукт иллюзий и лжи, «самообман», потому что надеется, что истинное знание себя и других освободит человека и будет способствовать его благополучию. Каждый, интересующийся психологическими исследованиями, должен четко осознавать, что эти два вида психологии имеют мало общего, кроме названия, и что они преследуют противоположные цели.

Жизнь имеет два измерения. Человек действует: что-то делает, производит, изобретает — одним словом, совершает поступки. Но он действует не в пустоте, не без участия своего тела, вне материального мира. Он имеет дело с вещами. Его деятельность направлена на объекты, живые или неживые, которые он преобразует или создает.

Первая «вещь», с которой он имеет дело, — это его собственное тело; уж затем он переходит к другим вещам: деревьям для костра или для шалаша, фруктам, животным и злакам для приготовления пищи, хлопку и шерсти для шитья одежды. С развитием цивилизации круг вещей, с которыми он соприкасается, многократно расширяется. Появляются оружие, дома, книги, машины, корабли, автомобили, аэропланы, и человек должен справляться со всем этим.

Как же он это делает? Он создает вещи, изменяет их, использует, чтобы сделать другие вещи, потребляет. Вещи сами по себе ничего не делают за исключением случаев, когда человек сделал их для того, чтобы они сами производили другие вещи.

В каждой культуре соотношение между вещами и действиями различно. В противовес современному человеку, окруженному множеством вещей, поколения простых охотников и землепашцев, например, имели дело с относительно небольшим количеством вещей: немного инструментов, сетей и оружия для охоты, какая-нибудь одежда, какие-то украшения и посуда, но у них не было постоянных жилищ. Их пища должна была быть быстро съедена, чтобы не испортиться.

Вместе с количеством вещей, с которыми человек соприкасался (или просто окружавших его), увеличилось значение его действий. Конечно, он чувствовал, видел и слышал, потому что его организм так устроен, в этом у него нет выбора. Он видит животное, которое может убить для еды, слышит шум, который предупреждает об опасности; слух и зрение служат биологическим целям, выживанию. Но человек слышит не только для выживания, он может также слышать «необычно» с биологической точки зрения, не с чисто биологическими целями, если не считать главную цель — увеличение жизненной энергии, здоровья, жизнеспособности. Когда он слышит с другими целями, мы говорим, что он слушает. Он слушает пение птиц, шум дождя, теплый тембр человеческого голоса, ритм барабана, мелодию песни, концерт Баха. Слух становится скорее внебиологическим — человечным, активным, созидающим, «свободным», а не просто биологически необходимым качеством.

То же можно сказать о зрении. Когда мы видим прекрасный орнамент на очень древнем глиняном кувшине, а в пещерах — движущихся животных и людей, нарисованных 30 000 лет тому назад, сияние любящих лиц или ужас разрушений, сделанных рукой человека, мы переключаем наши внутренние механизмы с биологически необходимой деятельности в область свободы: от «животного» существования к «человеческому». То же справедливо и для других чувств: вкуса, осязания, обоняния. Если мне нужно поесть, потому что мое тело требует пищи, то обычным признаком этой потребности является голод. Если же человек хочет есть потому, что получает удовольствие от вкусной пищи, то скорее он имеет в виду аппетит. Продуктом развития культуры являются также такие тонкие вещи, как музыка и живопись. Но обоняние к ним индифферентно. (Генетически обоняние — это главное чувство ориентации животных, так же, как для человека — зрение.) Удовольствие от прекрасных запахов, например, парфюма, — это древнее открытие человека, оно является роскошью, а не биологической необходимостью. То же различие, менее замаскированное, но, несомненно, существующее, относится и к осязанию. Я только напомню читателю о людях, которые прикасаются к другому как к куску ткани, когда проверяют ее качество, в противовес тем, чье прикосновение выражает участие и сострадание.