Период полураспада - Елена Котова

– Тише, не разбуди остальных, – приложив палец к губам прошептал отец.

– Что ты тут делаешь? – Алка тоже перешла на шепот.

– Где твои вещи?

– В чемодане, под кроватью, как у всех.

– Быстро неси чемодан…

– Зачем, пап?

– Мы уезжаем.

– Правда? – обрадовалась Алка. Метнулась к своей койке, вернулась к окошку. – Пап, держи чемодан.

Отец поставил чемодан на траву и протянул руки к дочери:

– Иди ко мне, доченька. Вылезай в окно.

– Папа, а почему ты свистел? – спросила Алка отца уже в грузовике, который направлялся к городу.

– Чтобы никого не разбудить. Мне разрешили тебя забрать.

– А мама дома? Мне так вчера страшно было, когда сказали, что война. И вообще в лагере мне не нравится. Ты меня насовсем забираешь?

– Насовсем… Слава богу, успели. Я боялся, что если поеду позже, могу и не проехать. Никто не знает, что будет происходить сегодня, завтра.

В воскресенье утром Маруся, Володя и Ирка вышли из дома часов в шесть, с корзинкой для пикника направились через дамбу в лес. Дамба была добротная, широкая, с утоптанной гравиевой тропой, на ней стояли даже стульчики для рыбаков. Погода была изумительная, цвела черемуха огромными роскошными гроздьями… Чувственный сладкий запах. Лес был чудный, это они знали еще с предыдущего года. Долго гуляли, часов в одиннадцать разложили одеяло, мама стала выкладывать из корзинки еду. Ирке все время слышался в воздухе какой-то странный гул. Что с природой творится что-то странное, ей было ясно уже несколько дней. Настроение у всех было плохое.

Они уже три недели жили в Воропаево, и хотя в имении, казалось, ничего не изменилось, но гуляния, пикники, волейбол прекратились, обитатели поместья разговаривали друг с другом мало и неохотно. Госпиталь был пуст, раненых не было, врачи, тем не менее, были крайне заняты неизвестно чем, а в довершение всего им меняли форму, как и по всей армии. Начальника госпиталя вызвали в Полоцк, а комиссар куда-то исчез.

Дом, где их поселили, стоял на самом краю имения, неподалеку от озера, впритык к забору. Ирка часами смотрела в щели забора на дорогу, по которой шли толпы людей с сумками, узлами, чемоданами. Гнали гусей, вели мычащих коров. Ирка спрашивала отца, что это за люди, тот отмалчивался, по каким-то причинам не объясняя, что это беженцы с оккупированных Германией территорий Польши.

Все три недели Ирка почти не видела отца, тот был так занят в госпитале, что иногда даже не приходил ночевать. Чем он был занят – госпиталь-то был пуст, – не рассказывал. Наконец в субботу вечером вырвался, сказав, что выговорил себе выходной на завтра, а это значит – пикник в лесу. Корзинка, непременно корзинка еды и, конечно, – «маленькая поллитровочка, правильно, Маруся?»

– Удивительный в этом году запах у черемухи, да, Марусенька? – произнес Володя, растягиваясь на одеяле.

– Мама, ты чувствуешь? – тихо сказала Ирка, – природа тоже очень грустная.

– Уже за полдень, наверное, нам пора возвращаться, – Маруся принялась складывать в корзинку остатки пикника.

Они шли назад к дому через дамбу, снова мимо стульчиков, которые все еще стояли пустые – ни одного рыбака. Навстречу им по дамбе бежал человек: «Владимир Ильич, война!»

Ирка с матерью остаток дня просидели в домике, отец ночевать не пришел. Ночью Ирка пошла в туалет в саду и видела много самолетов. Кругом стоял оглушающий гул, похожий на тот, что она слышала утром, всё летело на восток. Весь следующий день отца тоже не видели, но в обед прибежал запыхавшийся порученец: «Мария Степановна! Владимир Ильич просил передать, чтобы вы собирались. Вечером будет эшелон с ранеными, вы уедете с ним».

Мама побежала в госпиталь. Ирка видела, как она уговаривала кого-то пойти вызвать Владимира Ильича на крыльцо. Тот смог выйти только на пять минут. Ирка понимала, что мать просит разрешить им остаться, но тот не разрешает. Мать вернулась, и они отправились на вокзал. Эшелон уже стоял, забитый ранеными летчиками, он шел откуда-то из-под Каунаса. Это был первый эшелон, отправлявшийся в тыл после первого дня войны. Маруся с Иркой приткнулись в дверях.

Отца все не было. Никто не знал, когда отправится эшелон. В вагоны продолжали садиться люди, в основном женщины и дети, которых, так же как и их с Иркой, отправляли на восток мужья. Все вокруг кричали и плакали, но Ирке не было страшно, ей очень хотелось есть: они сидели в вагоне уже третий час, а еды мама не собрала, все отцу оставила.

В вагоне под лавками лежали огромные пахучие литовские сыры. Летчики резали их ломтями, угощая Ирку, та охотно ела, а мать стояла окаменев. Прошло, наверное, еще часа два, наконец, прибежал отец. Ирка знала, что поезд не уедет, не дождавшись его.

Отец взял Ирку на руки, подбросил высоко-высоко, как в раннем детстве, и крепко поцеловал. Поставил обратно в тамбур. Мама вышла из вагона, прижалась к отцу. Через пару минут эшелон тронулся, мать легко вспрыгнула на подножку и смотрела на отца, не произнося ни слова, пока перрон не исчез из виду.

Ночь Ирка с матерью просидели на койке в ногах одного из раненых. В вагоне никто не спал, летчики рассказывали, как их накрыли бомбежкой прямо на аэродромах. Рассказы были у всех почти одинаковые: подъем по тревоге на рассвете, они бегут под огнем к своим машинам, а те взрываются одна за другой у них на глазах.

Часа в три ночи поезд встал на каком-то полустанке и долго стоял. По перрону бегал мужик, размахивая кулаками и крича: «Наконец-то их прогонят! Наконец-то и до них добрались!» Поезд двинулся, встал на несколько минут на станции Глубокая – это все еще была бывшая Польша, – потом снова тронулся. Прилетели наши самолеты со звездами, они махали крыльями поезду, чтобы тот двигался быстрее: хотя на крыше вагонов были красные кресты, уже все откуда-то знали, что санитарные поезда тоже бомбят. Вслед за нашими самолетами прилетели немецкие, с черными крестами, и поезд встал. Многие раненые выйти не могли, а те, кто мог, бросились в ров между рельсами и картофельным полем. Мама, лежа на земле, руками прикрывала Иркину голову. Пронеслась армада самолетов, пуская длинные пулеметные очереди. В поезд не попали, ничего нигде не горело, но поезд двигаться дальше не мог, потому что машинист от страха сбежал. Снова прилетели наши самолеты, снова махали крыльями, мол, не стойте, двигайтесь. Эшелон тронулся, часа два или три ехал без остановок, к рассвету доехал до Полоцка, и несколько часов стоял на запасных путях в часе ходьбы от вокзала.

– Не сидите тут, – уговаривали Марусю летчики. – Идите, ищите другой поезд. Что с этим будет – неизвестно.

Маруся с дочерью, нагруженные узлами, двинулись по путям. На вокзале мама добыла воды, они напились и пошли дальше, куда – Ирка не понимала. Дошли до сквера, сели на скамейку, разложив вещи. Над головами все кружили немецкие самолеты с черными крестами.

– Сиди тут, сторожи вещи, а я пойду, все разузнаю, – сказала мама и ушла.