Оливер Лавинг - Стефан Мерил Блок

После того утра Чарли стал все чаще слышать голос, мягко, но настойчиво повторявший одно слово: «Уезжай, уезжай, уезжай!»

Он должен был уехать. Он отправился в публичную библиотеку Маратона, сел за побитый жизнью компьютер и на потертой клавиатуре ввел в поисковую строку слова «домашнее обучение» и «колледж». Так Чарли узнал o колледже Дэвида Торо, расположенном в Мерримаунте, Нью-Гэмпшир. «Наш колледж носит имя человека, считавшего самообразование чрезвычайно важным. Разделяя идеи великого ученого, мы стремимся собрать в наших стенах независимых мыслителей». Как сообщила Чарли главная страница сайта, «Колледж Дэвида Торо рассматривает каждого абитуриента как уникальную личность и принимает решение о зачислении, оценивая не обычный аттестат, а глубину и оригинальность мышления». Сайт демонстрировал ухмыляющиеся лица мигрантов, исправившихся малолетних преступников и молодых людей, обучавшихся дома, – в мягком свете Новой Англии, среди трепещущих платановых листьев и колониальной георгианской архитектуры. Абитуриентам давали понять, что для того, чтобы войти в этот теплый круг, требуются только аналог школьного аттестата и оригинальные мысли в голове.

Как его ровесники говорили, что идут на собрание школьного кружка или к другу в гости, и убегали из дома покурить травки, так же Чарли выдумал ярмарку комиксов в Эль-Пасо, чтобы попытаться сдать экзамены за среднюю школу. В тот день в одном кабинете собралась разношерстная толпа юных отщепенцев – наркоманов с землистыми лицами, злоумышленников в татуировках и круглолицых фундаменталистов на домашнем обучении. Благодаря прочитанному в последний момент учебнику Чарли наскреб баллы на аттестат, после чего принялся сочинять эссе-заявку на поступление в колледж Торо. Он рассказал о событиях пятнадцатого ноября, о последовавших затем годах, о вегетативном состоянии брата. О своем чувстве вины, тревоге и надежде, о которых, он знал, мать слушать не в силах. И хотя настоящим литератором в их семье был Оливер, наблюдая, как преображается в слова невысказанная правда последних лет, Чарли подумал, что и он мог бы стать писателем. Однажды, когда мать была в приюте, Чарли совершил набег на тумбочку, где хранились семейные финансовые документы. На следующий день Чарли их отксерил, чтобы запросить спонсирование обучения.

Ма, надо сказать, отреагировала на новость о том, что ее сына приняли в хороший гуманитарный колледж и назначили ему почти полную стипендию, совсем не так, как большинство родителей. Когда Чарли протянул ей толстый конверт из колледжа Торо, руки ее внезапно задрожали. Глаза ее наполнились слезами, но, не дав им пролиться, она извинилась и ушла к себе в спальню. «Ма?» – окликнул ее Чарли из-за закрытой двери. В спальне было так тихо, что он даже испугался, не случилось ли чего. «Береги себя», – сказала она наконец, и Чарли так никогда и не понял, что это было – жестокий упрек или материнское напутствие.

После этого Чарли навещал брата только один раз. С его последнего визита прошло не так много времени, но Чарли показалось, что давно он не видел Оливера так ясно. Теперь он видел, что Оливер стремительно стареет: на руках вылезли жилы, челюсть дрожала, словно у его соседей-стариков, шрам на месте пули, за правым ухом, казался серой монеткой.

Когда мать отошла в туалет, Чарли опустился на колени перед кроватью. «Приветик», – сказал он, но в ответ услышал лишь бульканье капельницы. Чарли собирался рассказать Оливеру, что едет в колледж; поступал ли он эгоистично или, наоборот, правильно?

– Послушай, Оливер, – начал было он, но услышал, что из его гортани выходит голос Ма. Иногда смерть выглядит не так, как мы себе представляем. Теперь Чарли задумался над словами доктора Рамбла, которые раньше вызывали у него такую ярость. Чарли понимал, что обращается не к Оливеру, а лишь к искусственно оживляемому телу. И тут младшему Лавингу пришло в голову, что, возможно, самая правдоподобная история, сочиненная в его семье, не имела никакого отношения к параллельным вселенным и духовным мирам. Возможно, величайший вымысел их семьи – это вера матери в то, что Оливер к ним вернется. Чарли ухватился за хлопчатобумажный рукав, заключавший в себе плоть Оливера.

– Оливер, я знаю, надо уговорить ее тебя отпустить, просто я не… – Его голос сник, поглощенный тихим гулом палаты.

Когда Ма вернулась, Чарли все еще стоял на коленях перед кроватью, сотрясаясь от рыданий.

– Ма…

Чарли понял, что вот он – тот момент, когда он сможет все сказать. Брата больше нет, но Чарли и Ма – они все еще есть друг у друга, они могут быть вместе, как в те первые недели после. Но он ничего не сказал, и лицо Ма посуровело. Она вытащила Чарли в коридор.

– Что, черт возьми, ты себе позволяешь? Ты что, не знаешь, что он все слышит? А ты оплакиваешь его, как покойника! О чем ты только думаешь?!

Прищурившись, она смерила Чарли долгим оценивающим взглядом, словно он был на последнем экзамене домашнего обучения.

– Понять не могу, как это я вырастила такого эгоиста, – сказала Ма.

Несколько недель спустя Чарли, прихватив с собой Эдвину, сел на автобус, даже не позвонив перед отъездом отцу. Спустя три дня, держа в руках тетрадь Оливера, Чарли ступил на зеленую, неведомую планету.

Колледж Торо! Никакими словами не описать радость Чарли, когда он, после четырех лет во льдах семейного горя, оттаял и обнаружил свое жизнерадостное, озорное, подлинное «я». У него собирались шумные вечеринки, о нем сплетничал весь колледж, он стал парнем, который мог на спор пробежаться голым по кампусу. «Ты просто ненормальный», – читалось на восхищенных лицах его новых друзей – Николь, Франчески, Хуана, Майкла и многих других, всех не перечесть. А волшебный снег в ту первую зиму – он все шел и шел, покрывая высокие сосны и замерзшие озера Нью-Гэмпшира. В колледже Торо, где даже его ориентация казалась не неудобной особенностью, а чем-то вроде социального бонуса, – впрочем, думал он, возможно, своей популярностью он обязан Эдвине, – Чарли пользовался всеобщей поверхностной симпатией, которая означала, что он ходил на много вечеринок, гулял с многими парнями и никогда никому не позволял слишком с собой сблизиться.

К удивлению Чарли, когда он позвонил домой, Ма заговорила с ним – ну, как она говорила обычно. «О, Чарли. – Ее голос был бесцветен и сух, словно потрескавшаяся техасская земля, о которой Чарли было больно даже вспоминать. – К сожалению, я долго говорить не могу, но ты и сам должен понимать, что нельзя звонить в такое время, мне же скоро ехать в приют».

И хотя Ма никогда не были интересны истории из его студенческой жизни, хотя к его учебе она относилась как к детской прихоти, с которой приходилось мириться, Чарли был и обрадован, и одновременно обескуражен, осознав, как же мало матери требовалась его поддержка. Когда однажды она сказала Чарли, что продала Зайенс-Пасчерз, чтобы оплатить медицинские расходы, он почувствовал скорее не грусть, а облегчение.

Не успел Чарли опомниться, как наступил солнечный, прохладный и ветреный день вручения дипломов. Весенние вязы выбрасывали свои нежные почки, пухлые облачка неспешно тянулись по возмутительно голубому небу. И куда же ему теперь податься?