Хозяин колодцев - Марина и Сергей Дяченко

Игар зажмурил глаза. В черной темноте носились красные пятна, глядеть на это было непереносимо, он не выдержал и поднял веки. Тиар нe шла больше — стояла, беспомощно вглядываясь в переплетение крон. Она его не видит. Она тоже его не видит… Да понимает ли, что ее ждет?!

— Во имя твое…

Это произнесли ее губы? Или Игара обманул шелест желтых листьев?

— Аальмар.

Игар содрогнулся. Кажется, Илаза дернулась тоже; весь лес вздрогнул, безвозвратно теряя желтые листья.

Незнакомое имя вмещало в себя… то, чему Игар не умел дать названия. Но ощущение было такое, будто он заглянул в старый, безмерно глубокий, обжитый призраками колодец.

— Аальмар… во имя твое. Двенадцать новорожденных существ я спасла от неминуемой смерти. Двенадцать мальчиков на земле носят твое имя…

Молчание. Шелест листьев и шелест ручья. Мертвая тишина леса без птиц.

— Аальмар… Десять тысяч ночей. Я умоляла судьбу позволить мне быть с тобой вместе. Там, после… после… всего. Но судьба поняла мои молитвы по-своему…

Тишина.

— Аальмар… Когда я осмелилась вернуться… когда я умела… хотела и умела тебе объяснить… но там было пусто и страшно. И паутина, паутина… И мне сказали, что ты…

Игар до крови закусил губу. Тиар выше запрокинула бледное лицо:

— …Что ты умер, Аальмар… Аальмар. Как давно я не произносила вслух…

В темных кронах царствовало безмолвие. Тиар медленно повернула голову. Посмотрела на стоящую в воде Илазу; блуждающий взгляд ее остановился на Игаре.

— Уходите… Пожалуйста. Я… не могу так… Я ведь еще должна сказать…

— Тиар… — простонал он с колен.

Губы ее чуть дрогнули, но глаза оставались непреклонными. Ему, Игару, никогда ее не переспорить — тем более теперь, когда за спиной Тиар стоит ее тайна. Та, которую она с таким достоинством носила на душе всю жизнь. Тяжесть и отметина, такая же неизбывная, как родимое пятно под правой лопаткой…

Игар вдруг понял, что больше ничего не может сделать. Что он лишний. Что действительно должен уйти. Сейчас.

На негнущихся ногах он подошел к Илазе. Протянул ей руку:

— Пойдем…

Она вложила в его пальцы ледяную, совершенно деревянную ладонь. Тихо и послушно, как ребенок.

И они пошли прочь. Не оборачиваясь и не глядя друг на друга.

А потом за их спинами еле слышно колыхнулся лес, и Игар все-таки обернулся.

Тиар стояла на коленях. Перед ней, на расстоянии вытянутой руки, под покровом пляшущей тени стоял тот.

Илаза, обернувшаяся тоже, глухо застонала, зажимая себе рот ладонью.

Глаза. Непонятно, как с такого расстояния, в неверном танце теней возможно было разглядеть егоглаза — но Игар разглядел.

Или ему померещилось?

Эти глаза не могли принадлежать человеку — но вот взгляд…

Во взгляде было вполне человеческое, но непонятное Игару чувство.

Миновало несколько длинных мгновений.

А потом все силы Игаровой души рванулись к Тиар, желая спасти ее — либо разделить с ней ее судьбу; она обернулась. Лицо ее было сосредоточенным, как во время трудных родов. Как той ночью, когда Игар впервые увидел ее.

Кажется, он больше никогда ее не увидит.

* * *

— Союз, скрепленный, на Алтаре, незыблем, — глухо сказала Илаза.

Они стояли на опушке леса. Дорога к людям, заброшенная, мокрая от росы, от обочины до обочины была затянута туманом, и колючие кусты, стоявшие по сторонам, как стражи, казались гротескными черными статуями.

— Куда ты пойдешь? — спросил Игар, глядя в сторону.

Илаза коротко вздохнула:

— К матери… Я пойду к матери, Игар. В конце концов… — она хотела что-то добавить, но осеклась и замолчала. Носком башмака поддела кустик желтеющей травы; печально улыбнулась:

— Может быть, когда-нибудь?..

— Да, — сказал он быстро. — Конечно. Когда-нибудь, когда все это забудется…

Илаза отвела глаза:

— Дорого бы я заплатила, чтобы… забыть… Но не выйдет, как ты думаешь, Игар?

— Не выйдет, — подтвердил он тихо. — И у меня тоже.

Илаза поддела травяной кустик еще раз, так, что он накренился, задрав белесые корни и обнажая черную, рыхлую землю под собой.

— Жалко… Но… но ведь надо на что-то надеяться? Да?

— Да… Смотри!

Оба задрали головы, всматриваясь в небо над лесом. Озаренная восходящим солнцем, там парила, раскинув крылья, огромная белая птица.

Эта птица смогла бы, наверное, накрыть собой поселок; двое, глядевшие в небо, различали каждое перышко в хвосте, каждый изгиб изящной шеи, и, кажется, даже внимательный взгляд…

Небесная птица, сложившаяся из утренних облаков, дрогнула — и растаяла под порывами ветра. Распалась туманными хлопьями.

Оба молчали. Игар, стиснув зубы, чувствовал, как липкая тяжесть, сдавившая грудь так давно, что он забыл и мыслить себя свободным — как эта давящая тяжесть отступает. Уходит, оставляя после себя хрупкий, измученный покой.

* * *

Девочка стояла среди большого леса, и глаза ее казались черными от непомерно расширенных зрачков.

А рядом с ней, на расстоянии вытянутой руки, стоял он.

Девочка много лет жила в обличье взрослой и умудренной жизнью женщины, а он— он жил в обличье…

…о котором лучше не говорить. На которое страшно смотреть — но она смотрела, и по взрослому ее лицу текли, обгоняя друг друга, слезы.

Перед ними лежала река — широкая и мелкая, девочке по колено. На дне смутно белели мелкие камушки — а посреди потока лежал еще один, огромный и плоский, выступающий над водой, будто жертвенный стол. Не зря люди давным-давно прозвали его Алтарем.

Рассвет над рекой набирал силу, и, присмотревшись, можно было разглядеть на плоском камне пеньки прогоревших свечей. Два, три, четыре…

— Тиар.

И тогда девочка обернула к нему мокрое, измененное временем, почти испуганное и почти счастливое лицо.

Святая Птица, помоги им.

* * *

Миллион лет назад…

Ладно, пусть не миллион лет, но все-таки очень, очень давно стоял городок на берегу моря. Жители его были бедны и кормились тем, что уступали свои дома постояльцам. Постояльцы — чужаки — являлись летом, когда море было теплым и цвела магнолия; они хотели радости, и городок, прилепившийся у кромки самого красивого в мире парка, давал им эту радость.