В оковах страсти - Дагмар Тродлер

— Подождите, пожалуйста.

По голосу я узнала Ганса. Он встретился мне на пути, и тень его, как стена, возвышалась надо мной. Мой деревянный башмак утонул в навозе. Ну как мне его теперь вынимать?

— Фройляйн, я должен поговорить с вами. Срочно!

Голос его звучал настойчиво. Я разозлилась еще больше.

— У меня сейчас нет времени! Убирайся ко всем чертям!

Стоя на одной ноге, я пыталась согреть другую, оставшуюся без обуви, потирая ее рукой. Я опустила приподнятый край юбки, а то ткань была бы погублена. Тем более это была моя любимая юбка…

— Пойдемте со мной на конюшню, — сказал Ганс.

— На конюшню? Исчезни, придурок!

Еще один порыв ветра, и я потеряла бы равновесие и всем телом плюхнулась бы в вязкую грязь. Но почему он до сих пор не ушел? Дьявольщина, разве это так важно, что он не может ждать?

— Графиня, по вашей манере ругаться я узнал бы вас даже в темноте. Кто вас этому научил? — Он тихо рассмеялся. — Пойдемте на конюшню. Вы слишком легко одеты и можете простудиться.

С этими словами он развернулся и пошел прочь. Я вздохнула. Нельзя же все время ругаться. Свой башмак мне все равно не найти в темноте. Кроме того, у меня не было никакой охоты копаться в навозе. Итак, мне ничего не оставалось, как на цыпочках идти за Гансом. О Пресвятая Дева Мария, какой же холодной была земля! Много позже до меня донесся шум с той стороны, куда он пошел, — осмелится ли он посмеяться надо мной?

— Вы ходите зимой босиком? — спросил он. В темноте ночи его было практически не видно, но я знала, что у Ганса глаза кошки.

— Я потеряла башмак, — ответила я, изо всех сил стараясь произнести это с достоинством, и еще выше приподняла края своей юбки.

— Я знаю, где, — сказал он, бесцеремонно схватил меня в охапку и пронес последние несколько шагов до конюшни. Кровь ударила мне в лицо, но, к счастью было так темно, что он не заметил моего смущения. Я будто одеревенела в его руках, онемев, как послушница в неловкой ситуации… Придя в помещение, где хранились седла и прочее снаряжение для лошадей, он поставил меня на пол и зажег лучину, прежде укрепив ее специальным держателем на стене. Мерцающий свет отражал наши тени на стене, зловеще искажая их.

— Что за тайна, ради которой ты притащил меня в конюшню? Придумай причину поуважительней, иначе…

— Иначе что? — дружелюбно поинтересовался он.

Я подавленно молчала. И мне стало не по себе от страха. Среди ночи сидеть с мужчиной в конюшне было неслыханным легкомыслием и, кроме того, небезопасно, я ведь вовсе не знала, что у него на уме. Пав духом, я потирала локти. Если бы отец узнал об этом, то избил бы меня до полусмерти. Во все щели в комнате задувал ветер. От моей испачканной в навозе ноги дурно пахло. Мне очень хотелось вернуться в свою постель. Ганс покопался в своем углу и вытащил какое-то тряпье.

— Вот. Оботрите ногу.

Чуть помедлив, я взяла протянутую им тряпку и терла пальцы стопы. Наклонив голову, Ганс наблюдал за мной.

— Элеонора. Милое имя. Кто вас так назвал?

— Меня нарекла им мать, — поведала я, с чувством омерзения оттирая от навоза пальцы. — Она родом из Нормандии.

Он, прислонившись к стене, сполз на корточки и наклонился вперед.

— Нормандка? Ваша мать — нормандка?

Я кивнула, не удостоив его взглядом.

— Она из рода Монтгомери, если это о чем-то тебе скажет.

Он неожиданно улыбнулся.

— Монтгомери. Конечно, это кое о чем говорит мне. Знатная, аристократическая фамилия. Благороднейшая кровь Нормандии. Но ваше имя англосаксонского происхождения, правда?

Небрежно прислонившись к стене, он стал разглядывать меня сквозь прикрытые веки.

— Как можно было назвать такую женщину, как вы, таким именем? — вызывающе произнес он.

Возмущенная его тоном, я разозлилась.

— Что ты хочешь этим сказать?

Он чуть смутился.

— Только то, что ваше имя более подходит скромной девушке, а не той, которая по ночам бродит во тьме и ругается, словно конюх, не прикрывая платком неприбранную голову, — дерзко бросил он мне. — Это имя совершенно вам не подходит, будь вы трижды из рода Монтгомери!

— Ты обнаглел окончательно! — прошипела я. — Ненавижу тебя!

Глаза его засверкали.

— Вот и хорошо, — сказал он, — хорошо, Элеонора фон Зассенберг. Очень хорошо. Кто ненавидит меня, того и я не уважаю.

Голос его был удивительно спокоен. В воздухе же чувствовалась пугающая агрессия, острая, как меч. Мне больше невыносимо было видеть выражение его лица, я вскочила, споткнулась, потеряв второй башмак. Слишком уж далеко зашел он в своем хамстве, это может стоить ему головы! И как уже не раз, я пробежала мимо него, чтобы больше не видеть его лица. Я хотела идти к отцу и наконец просить его забрать этого человека, наказать, убить…

Едва я оказалась у дверного проема, он крикнул:

— Подождите же!

Я остановилась и услышала его глубокий вздох.

— Фройляйн, подождите, пожалуйста. Я хотел бы с вами поговорить. Почему вы всегда находите причину поссориться?

Задыхаясь, я схватилась за косяк двери.

— Фройляйн. — Он снова вздохнул. — Фройляйн, поверьте, мне известен вкус ненависти. Она разъедает меня день и ночь и превращает мое существование в муку. Но я научился жить с этим. И потому хочу сказать вам то, что касается всех нас, и прошу вас выслушать меня, прежде чем вы уйдете. Всего лишь раз.

Я медленно обернулась. Он стоял передо мной, вытянув руку, как бы выступая с мирным предложением. «Мне известен вкус ненависти». Мы долго смотрели друг на друга. Потом с непроницаемым выражением лица я села на кучу соломы. Его стройная фигура в черном приковывала к себе. Тень не давала мне поймать взгляд на его лице, и в какой-то миг я и вновь поверила, что предо мною тролль, таящий беду — существо, обладающее неизвестной мне силой, разрисованное завораживающими символами, со стальным сердцем и взглядом, любящий строить рожи, гримасничать, который глубокой ночью набросил на меня сеть, парализовав мою волю. Боже, будь проклят тот день, когда язычник появился в нашем замке!

— Госпожа, я кое-что слышал в Хаймбахе.

С этими словами он подошел поближе ко мне. Лицо его больше не закрывала тень, оно было бледным и серьезным. Пальцы мои, будто ища помощи, глубже погрузились в солому.

— А я думала, ты только дрался.

— Госпожа, в Хаймбахе что-то происходит. В кузнице я видел гору заготовок для мечей и бойцов, проверяющих оружие. Один человек рассказал мне, что граф забрал у населения всех лошадей; определяются пайки на все съестные запасы в замке. И если вам интересно, то я сделал свой вывод — граф готовится к войне против кого-то.