В оковах страсти - Дагмар Тродлер

— Оставайтесь в седле, фройляйн, — услышала я слова Ганса, — если вы сейчас окажетесь на земле, то не доберетесь до дома.

Он схватил меня за плечи и вновь усадил в седло. В его глазах проскользнуло нечто похожее на похвалу. Или мне это только показалось?

Уже стемнело, когда мы подъехали к замку; в предместье наступило вечернее затишье. Два батрака устало шагали через болото; они даже не заметили, что моя лошадь задела их хвостом. Мимо, хрюкая, промчалась бесхозная свинья. Из хижин доносился запах скисшего навоза и ячменной каши. И лишь теперь я поняла, как голодна. В овраге, через который мы проезжали, на полпути к центральным воротам замка, было уже так темно, что с трудом можно было увидеть руку, поднесенную к глазам. Ворота стояли открытыми, из них выскочил охранник с зажженным факелом.

— Это госпожа! Слава Богу, с вами ничего не случилось… Все уже страшно беспокоились! Где же вы, Боже правый, были?

— О Бенедикт, я сама во всем виновата. Мы охотились за оленем, за такой трофей отец был бы мне весьма благодарен, а потом сбились с пути. Если бы не Ганс, я не нашла бы дороги домой…

Перед конюшней я наконец спешилась. Ганс вырвал из моих рук поводья и что-то грозно пробормотал. Я стала искать паштет из пастернака.

— Вот он, — сказала я с нотками примирения в голосе. — Время трапез уже прошло, бери и ешь. Кухарка должна дать тебе еще большую кружку пива, передай ей мое распоряжение.

Ганс уставился на пакет. Быстро осмотревшись по сторонам, он сделал большой шаг в мою сторону и вырвал пакет из моих рук.

— Идите к черту графиня! — прошипел он.

С этими словами он бросил пакет мне под ноги. Рука его, как это часто случалось, дергала кольцо, которое, будто когтями, охватило его шею и в свете факела угрожающе блестело.

Мы посмотрели друг на друга как два боевых петуха.

— Тогда сдохни с голоду! Ты не тот человек, о котором я думаю непрестанно, — закричала я, выведенная из себя, и вскинула голову.

— Мне наплевать на то, о чем и о ком вы думаете, графиня, — зло проговорил он.

После этих слов я повернулась на каблуках и побежала к женской башне, где меня, соскучившись, ждала Эмилия. Она лежала под горой теплых покрывал и меховых шкур и, несмотря на это, дрожала от холода. В последние дни у нее вновь повысилась температура и возобновилось кровохарканье.

— Элеонора, наконец-то! Я так тебя ждала… И ты принесла с собой пирог!

Она села в кровати и начала, хрустя, есть пирог. Я подложила полено в затухающее пламя камина и пошевелила угасающие угли. Гизеллы, в обязанность которой входило поддерживать огонь, не было. Наверняка она опять тайком пошла к лучнику предаваться утехам любви. Сердце мое никак не могло успокоиться, храня гнев на словесную перепалку, произошедшую только что во дворе. Что он о себе возомнил? Пусть голодает и подохнет, скуля, как собака, ленивый стервец, оставленный Господом Богом…

— Иди, ляг со мной, ты выглядишь совсем уставшей. И расскажи, что с тобой приключилось.

Эмилия чуть сдвинула верхние одеяла, а одно и вовсе отбросила в сторону. Большая кровать нашей матери манила меня мягкими одеялами и чудесными матрасами из гусиного пуха. После смерти матери я должна была делить это ложе с Майей и Гизеллой. Отец спал в мужских покоях рядом с залом. Я расплела свои косы и расческой вычесала из волос пыль. Вскоре, раздетая, я лежала в кровати рядом с Эмилией, и мы согревали друг друга, наслаждаясь пирогом. Я разглядывала балдахин из голубого шелка над кроватью, о котором мечтала, когда была маленькой; он был полон ангелов, охранявших наш сон. Огромное количество звезд сияло на дорогой ткани. Сколько раз мы пытались сосчитать их, засыпая при этом… И сейчас они действовали на меня успокаивающе, события минувшего дня, казалось, немного отступили на задний план.

— Расскажи, было очень опасно? Что вы делали в городе? Ганс хорошо защищал тебя? — забрасывала меня вопросами Эмилия.

В свои восемь лет она настолько была ослаблена болезнью, что еще ни разу в жизни не покидала этого замка. Но наперекор судьбе она жадно хотела жить, горячо интересуясь всем, что происходило вокруг. В иные минуты я просто не могла представить себе, что она обречена на смерть, в чем уверял меня Нафтали.

И несмотря на то что страшно устала, я рассказала ей при свете свечи, горевшей на свечном сале, о нашем приключении, вспомнила пестрый, шумный город, описала людей, которых видела. Показала и цветочек, подаренный мне прокаженным, уже, к сожалению, увядший.

— Может, тот, кого ты видела, был самим Господом Богом, Элеонора, — прошептала она и нежно погладила поникшие листочки цветка. — Возможно, ты дала свой крендель Иисусу Христу?..

— И у него тоже были голубые глаза, как у моего конюха, — добавила я. — Все может быть, произнесла я и вновь воткнула цветок в сумку на поясе.

— Тогда Господь благословил тебя, Элеонора.

— Он защищал меня от преследователей.

И я поведала ей о драке и о нашем сумасшедшем бегстве от погони. Иногда Эмилия даже смеялась. Наконец она заснула. Я осторожно выбралась из кровати. Из резного дубового ларца вытащила верхнюю одежду и натянула ее на шерстяную рубаху.

Из большого зала раздавались крики. Отец ужинал со своей дружиной, что всегда сопровождалось страшным шумом. Перед входом в зал я немного помедлила, так как не испытывала удовольствия от того, что окажусь в их обществе. Все опять сведется к моим ответам на их любопытствующие вопросы и глупым шуткам относительно моего сопровождающего. Это же давно не злило меня. Пока отцу в голову не пришла идея сделать из меня девушку с хорошими манерами — и это меня вполне устраивало. Дама с хорошими манерами никогда не будет скакать через лес или босая искать в ручье блестящие камни… Мне стало смешно. Этот конюх тоже был в дурном расположении духа — выезды за пределы замка мне нравились. Холодный ветер свистал над двором и кидал мне в лицо выбившиеся волосы, и я пожалела о том, что вышла на улицу без накидки. Я опустила руки и побрела на кухню. Одна из кухарок вынесла для меня поднос из зала. Лучше бы я сегодня просто поела в кровати, и, может, тогда, глядя на меня, за компанию со мной поела бы и сестра. Есть в постели — неслыханное дело. Но я не стала бы исповедаться в этом патеру…

Мысль окрылила меня, и я поспешила прочь. Во дворе не было видно ни зги. Черной горой возвышался донжон и указывал мне дорогу. Но, похоже, Господь не покровительствовал мне в этот день, так как сразу за колодцем я по щиколотку провалилась в навозную кучу, которую какой-то лентяй не удосужился убрать. Я выкрикнула громкие ругательства в адрес отца, который приказал на ночь гасить факелы, и вдруг за спиной услышала шум. Моя нога прочно увязла в застывшем навозе.

— Фройляйн!

Кто увидел меня здесь в тот самый момент, когда я вляпалась в навоз? Я начала злиться.

— Подождите, фройляйн.

За моей спиной раздались шаги. Навоз издал сочный чмокающий звук, когда я вытаскивала из кучи ногу чтобы повернуться. Вот проклятье!