Солги обо мне. Том второй - Айя Субботина

просто рядом друг с другом и смотрим друг на друга, как будто только теперь получили на это официальное разрешение.

— Я накрасила ресницы, - зачем-то говорю я и тут же смущенно прикрываю рот рукой.

— Я вижу, - тихо говорит он. Протягивает руку и осторожно проводить пальцем по кончику ресниц.

У него крупные ладони с длинными пальцами и шершавой кожей, но это самое нежное касание, которое только может существовать. Неудивительно, что я впадаю от него в состояние, близкое к трансу - прикрываю глаза и на цыпочках тянусь вперед, пока ладони сами не упираются в его широкую грудь. Под тонкой тканью хорошо чувствуется каждая мышца, каждый удар сердца.

— Я боялась, что ты можешь не вернуться, - озвучиваю свой самый сильный страх. - Что что-то случится или ты просто решишь не связывать свою жизнь с хромо…

Он не дает закончить.

Я даже не сразу понимаю, как его рука быстрым змеиным движением обхватывает мой затылок и притягивает к себе, словно какой-то плод с ветки.

Второй рукой плотно прижимает к тумбе.

Фиксирует так надежно, что даже если бы в моей голове промелькнула безумная мысль сбежать - я бы все равно не смогла этого сделать. Но сейчас я абсолютно покорена им, абсолютно послушна, как будто быть частью него самого - самая естественная вещь в мире.

Мои губы раскрываются навстречу.

Я почти хнычу от нетерпения почувствовать поцелуй, но его все нет. А когда медленно разлепляю веки - его лицо нависает над моим, пока ладонь медленно перемещается с затылка на щеку, а большой палец припечатывает нижнюю губу особенно невозможным собственническим движением.

— Малыш, давай ты перестанешь говорить глупости. - Он не просит - он требует. - Мне никогда не была нужна балерина, или прима, или любая другая «звезда». Мне нужна ты - это единственное в тебе, что мне важно.

— Получаюсь, тебе нужна вся я, - почему-то очень смущаясь, шепчу в ответ. И когда провожу языком по пересохшим губам, задеваю его палец.

Макс вздрагивает, нервно сглатывает.

Через его тело словно пропускают ток, который в ответ ударяет и меня саму.

— Нас отсюда точно выпрут, - еще пытается шутить Меркурий, но голос выдает его с головой.

— Мы ничего такого не делаем, - с внезапной игривостью подначиваю я.

Мы как будто играем в пинг-понг, перебрасывая друг другу инициативу. И с каждой подачей градус напряжения только растет.

— Твой взгляд, Планетка, можно распечатать и продавать в магазине для взрослых как самый сумасшедший афродизиак. - Он выдавливает из себя немного натянутую улыбку. - Мне вдруг стало пиздец как грустно, что я не видел его раньше.

Я знаю, что нам нужно поговорить о прошлом. Совершить взаимное очищение - рассказать обо всех совершенных ошибках, о ночах, которые мы проводили «не там», о словах, которые не рискнул сказать, о мыслях, которые гнали от себя гнали. Невозможно просто взять и закрыть глаза на прошлое, потому что оно сделало нас теми, кто мы есть сейчас. Но обо всем этом мы поговорим потом. Чуть-чуть позже.

Меркурий сжимает мои ягодицы, надавливает пальцами на кожу, как будто хочет оставить на ней вечные отпечатки - несмываемые, как тату. Медленно забирает ткань халата, пока я вздрагиваю, как нецелованная девчонка. Только на минуту чувствую острую боль в груди, когда понимаю, что его взгляд уже падает на мои обнаженные, все еще безобразно синие после операции ноги.

— Не думай об этом, Планетка, - снова приказывает он. - Ты самое красивое, что у меня было, есть и будет. Если бы я был прибитым мужиком, я бы уже давно завернул тебя в страшное рубище с двумя отверстиями для глаз. Чтобы мое солнце больше ни для кого не светило.

Я не знаю, может ли мужчина сказать что-то более нежное, чем это.

Если и может - мне все равно, потому что моя Любимая планета, я в этом абсолютно уверена, сказал это впервые, только для меня.

Я прижимаюсь к нему еще сильнее, когда настойчивые пальцы Макса подтягивают полы халата уже практически до самой талии. Там у меня только обычные хэбэшные трусики в горошек - не сексуальные до жути, но зато удобные. И когда я неловко переминаюсь с ноги на ногу, его бедра окончательно придавливают меня к тумбе. Придавливают куда-то в живот, так жестко, что даже сквозь плотную ткань джинсов я чувствую его вставший член.

Мозг начинает медленно выключаться, из груди вырывается умоляющий стон.

— Поцелуй меня, Планетка. - На этот раз в его голосе только просьба, умноженная какой-то животной потребностью. - Бля, пожалуйста…

Мои пальцы ныряют в его жесткие волосы, я тянусь выше, как маленькая травинка, которая хочет укрыться в тени крепкого дерева.

Тону в его запахе, в звуках, которые он издает, когда несмело притрагиваюсь к его губам своими. Как будто это я - страшный соблазн для непорочного сурового рыцаря. И именно осознание этого почему-то подначивает быть смелее.

Я прижимаюсь к его губам, и вряд ли в состоянии подавить гортанный вдох, которым он делится со мной, словно глотком воздуха. Пытаюсь притронуться языком к его верхней губе… и Меркурий резко перехватывает инициативу.

Сжимает мои бедра, одновременно потираясь пахом об мой живот и прикусывая губы с почти животным рыком. Раскрывает мой рот своими губами, вталкивает внутрь язык. Как будто пробует меня на вкус.

Это слишком… пошло, даже для голодного поцелуя.

Если бы волю человека можно было навсегда покорить только одним поцелуем - это был бы именно такой поцелуй, потому что ему невозможно сопротивляться.

— Никогда не думал, что буду хотеть сожрать человека, - рычит Меркурий, когда мы еле-еле отрываемся друг от друга и дышим как марафонцы после многочасового забега. - Но тебя, Планетка, я хочу проглотить целиком.

Почему-то, хоть я никогда раньше не замечала за собой такого, его признание будит во мне только совершенно неприличные и абсолютно «взрослые» мысли. Наверное, это вообще самое пошлое, что когда-либо посещало мою голову.

И когда Макс поднимает мое лицо за подбородок, чтобы наши взгляды снова встретились, нам обоим очевидно, что мои мысли - уже не тайна для него. И многозначительная улыбка, которая в этот момент прячется в уголке его рта, это подтверждает.

Слава богу, что он сам нарушает неловкую паузу, когда я действительно боюсь открыть рот, чтобы снова не выдать какую-то глупость.

— Может, погуляем?

Я с сомнением