Имя потерпевшего - никто - Александра Маринина

Через пятнадцать минут Татьяна Образцова вышла излаборатории и поехала домой. Сердце у нее сжималось от дурных предчувствий.Завтра прямо с утра она свяжется с ребятами из уголовного розыска и попросит ихпокрутиться вокруг той нотариальной конторы, которая выдала доверенность. Еслиоправдаются самые худшие ее предположения, то встанет вопрос: а что ей со всемэтим делать? Идти к руководству, после чего ежедневно ждать, что ее либоискалечат, либо вообще убьют? Или сделать вид, что ничего не заметила?

Как же поступить?

* * *

Сурикова привели обратно в камеру. Он здесь был старожилом,во всяком случае, сидел под арестом дольше остальных сокамерников, поэтомупользовался некоторым уважением. По крайней мере, никто не приставал к нему,если он был не в духе.

Сергей молча прошел к своему месту и лег, отвернувшись кстене. Нет, ничего у него не получается. На словах-то все выходило гладко, авот поди ж ты… Они же обещали, что накладок не будет, мол, есть доверенность наимя совершенно другого человека, а с тебя все подозрения снимут, потому какбабку убить ты мог только за квартиру, больше ничего ценного у нее не было, аесли ты квартиру не получаешь, то и убивать ее тебе незачем. Помаринуют ещепару недель да и отпустят. Он, дурак, поверил, тем более что следовательникаких вопросов про эту Гольдич не задавал. И про ту, другую, доверенностьтоже ничего не спрашивал. Сергей и решил, что все обошлось. Ан нет.

Он никак не мог привести мысли в порядок. Чувствовал, чточто-то пошло не так, что где-то его обманывают, но, как ни силился, не могпонять. Ума не хватает. Или мудрости? Ах, была бы рядом старая Софья, она бывсе по полочкам разложила. Уж она-то точно знала, где нужен ум, а где –мудрость.

– У тебя когда день рождения? – как-то спросилаБахметьева.

– В апреле, восемнадцатого.

– И сколько тебе стукнет? Двадцать один?

– Угу, – промычал Сергей.

– Английское совершеннолетие, – произнесла старухазагадочные слова.

– Чего-чего?

– Да ничего. У нас совершеннолетие считается ввосемнадцать лет, а в Англии – в двадцать один. Это правильно.

– Почему правильно? – не понял Суриков.

– Потому что в восемнадцать в голове еще одна дурь. А вдвадцать один ты уже взрослый. По-настоящему взрослый. Ты по себе разве нечуешь?

– Не-а, – помотал головой Сергей. – А что я долженчуять?

Они сидели на кухне и пили чай. Был холодный февральскийвечер с пронзительно воющим за окном ветром, но в квартире было тепло: Сергейзаделал все щели и даже купил с зарплаты дешевенький электрическийобогреватель.

Суриков уже привык к мудрености своей хозяйки и даже началнаходить некоторое удовольствие в их длинных вечерних беседах, потому что сталпонимать Бахметьеву гораздо лучше. Вольно или невольно он учился у нее, слушалее рассказы и объяснения. Если ему удавалось уразуметь какую-то более или менеевнятную мысль, он обязательно пересказывал ее на работе, и когда после этоголовил на себе бросаемые украдкой восхищенные взгляды продавщиц, все у него вдуше начинало петь: «Ничего, что школу не окончил, не хуже вас, не дурее!»Особенно потрясло работников универсама авторитетно выданное им сообщение отом, что Жанну д'Арк не сожгли на костре, как было написано во всех учебниках.Даже в кино про это показывали.

– А вот и не сожгли, – уверенно говорил Сергей. – Онаотсиделась у папы римского, пока скандал не стих, потом вышла замуж задворянина и родила двоих детей.

Об этом накануне рассказывала ему Софья Илларионовна, и онтоже был потрясен. Уж про Жанну-то он слышал, ее еще в седьмом классепроходили, да и имя на слуху.

– И откуда ты все это знаешь? – удивлялись продавщицы.– Надо же, такой начитанный, а грузчиком работаешь. Тебе бы в институтпоступить, а не ящики таскать.

В институт! В гробу он видал эти институты. Очень надо. Да унего и школьного аттестата нет. Нет, учеба – это не по нему. Хотя, конечно,узнавать что-то новое интересно, особенно когда бабка Софья рассказывает. Вродекак пелена какая-то в голове прорывается потихоньку и проступают четкие яркиекартинки. Что у него в голове раньше-то было? Потусоваться, выпить, глотнуть,ширнуться, потрахаться, поесть, переночевать. Вот и все содержимое егонетренированных мозгов. А тут прямо словно бы движение в голове начинается, ибабкины рассказы становятся понятнее, и собственные мысли откуда-то сталирождаться. Чудеса, да и только. Потому и полюбил непутевый Сережа Суриковвечерние посиделки с Бахметьевой. Такие, как в этот длинный темный февральскийвечер.

Что она там про совершеннолетие говорит? Он должен что-точуять?

– Ты должен почувствовать, что стал другим, – пояснилаона.

– Не, – он снова помотал головой, – ничего не чувствую.Мура все это. Какой был, такой и есть.

– Ошибаешься. – Старуха хитро улыбнулась и приняла своюлюбимую позу: подперла подбородок маленьким коричневым от пигментных пятенкулачком. – Ты другим стал, Сереженька, не сравнить с тем, каким ты был, когдапришел ко мне. Совсем другим.

– Да ну? – Суриков неподдельно удивился.

Чего она выдумывает-то? Не изменился он ни капельки.

– Вот тебе и «да ну». До двадцати одного года тебе двамесяца еще, а через два месяца ты и вовсе себя не узнаешь. Не зря считают, чтодвадцать один год – это рубеж. Ты, Сереженька, мудреть начал.

– Это как? Знаний, что ли, в голове прибавляется? Такэто от вас все, от ваших рассказов. У меня в магазине все прямо тащатся, когдая им пересказываю, думают, это я такой начитанный. Но это они так думают, авы-то знаете, что я книжек не читаю.

– Нет, Сереженька, не в знаниях дело. Хотя и в нихтоже. Они у тебя в голове оседают, перевариваются, и от этого ты умнеешь. Номудрость – это другое. Мудрость – она от сердца идет, от жизненного опыта. Вотты всю жизнь, пока ко мне не попал, был одиночкой, а одиночки – они до самойсмерти дураками остаются, мудрости в них не прибавляется ни на грамм. А всепочему? Потому что не любят никого, не живут ни с кем и ни о ком не заботятся.Непонятно тебе? Тогда я попроще скажу. Если человек каждый день мускулы нетренирует, в нем силы не прибавится, верно ведь?

– Ну, – поддакнул Сергей. Пока было понятно, исогласился он со словами Софьи Илларионовны вполне искренне, не кривя душой.Действительно, откуда ж сила возьмется, если мускулы не тренировать? Пьяномуежику – и то ясно.

– Если душу не тренировать, в ней тоже силы неприбавится. Душа – она в точности как тело. Ты не думай, что душа – этовыдумки, нет, Сереженька, душа – это психика плюс мозги, и то и другоенуждается в тренировках. Душа тренируется, когда работает, делает что-то, когдаона действует. А когда душа действует? Когда любит, ненавидит, беспокоится,радуется, сердится. Теперь подумай: мать, у которой, к примеру, шестеро детей,постоянно в душевной работе находится. Во-первых, она всех их любит и о нихбеспокоится. Во-вторых, у каждого из шестерых свои беды, радости, неудачи, и онаэти радости и беды переживает с каждым из своих детей. Они болеют – она с умасходит. У них с любовными делами не складывается – она страдает. У нее душанатружена не меньше, чем руки, которыми она их кормит, одевает и обстирывает. Иот этого она с годами становится мудрой, начинает точно чувствовать, чтоглавное, а что не имеет значения, что можно простить, а что нельзя. Этому ненаучишься из книжек, хоть десять миллионов томов прочитай. Это рождается толькоиз постоянной, каждодневной работы души, из опыта совместной жизни с кем-то,кто тебе небезразличен. А одиночка откуда может этому научиться, если рядом сним никого нет? Ты был одиночкой, и твоя душа простаивала в бездействии. Атеперь ты живешь со мной вдвоем, и она у тебя заработала. Ты даже сам не заметил,а она работает, и с каждым днем все сильнее и сильнее. Потому и мудрость началапоявляться.