Бриз для двоих - Полина Поплавская

Сначала они остановились в Марселе с его шумными жителями, ароматами пряной еды и искрящейся морской голубизной, проступавшей в просветах между домами. Фрэнк повел Шарлотту в Старый порт и вскоре на небольшом катере, носящем гордое имя «Массалия»,[2]они отплыли к острову, на котором высилась неприступная твердыня замка Иф. Шарлотта была в полном восторге, а тщательно сохраняемая дыра в стене, благодаря которой спасся ее любимый герой, привела ее просто в неописуемое волнение! Фрэнк решил несколько поумерить ее пыл, заметив, что Монте-Кристо – герой вымышленный, но Шарлотта не пожелала об этом и слышать! Все же он был рад, что угодил девочке.

Однако затем радость его стала потихоньку таять. Notre Dame de la Garde, к подножию которого они поднялись вместе с толпой туристов, оставил Шарлотту совершенно равнодушной. Как и амфитеатры Арля и Нима, не говоря уже о других красотах этих древних городов. Фрэнк рвался посетить недавно открывшийся в Ниме новый музейный комплекс, но Шарлотта наотрез отказалась идти с ним, а оставлять ее одну в гостинице он не захотел. В Арле они попали на корриду, и Шарлотта оживилась. Но она была разочарована тем, что матадоры так ловко и, казалось, безо всякого труда выдергивают специальной палкой с металлическим наконечником кокарды, торчащие между устрашающими рогами черных быков Камарга.[3]Быки неслись по улицам Арля с бешеной скоростью, и требовалось немалое мужество, чтобы просто приблизиться к ним, но Шарлотта твердила одно: «И никакой крови, никакой крови!». Фрэнк объяснил, что эта коррида – провансальская, а испанская бывает весной, в пасхальные дни, и пожурил свою спутницу за кровожадность. «Вот и надо было ехать на Пасху!» – огрызнулась она и надула губки. Праздник посещения Прованса был безнадежно испорчен. В Авиньон они даже не поехали и возвращались в Париж, не отрывая взгляда от окон, за которыми ничего нельзя было разглядеть из-за ночной темени и сумасшедшей скорости TGV,[4]и не произнеся за все время пути ни единого слова.

Шарлотта завинтила пузырек с лаком и поставила на стол. Потом она положила на нежно-голубой цветок стола обе ноги, скрестив их, – получилось очень красиво.

– Что смотришь? – спросила она.

– Вспомнил вдруг наше знакомство, как ты позвала меня утром и как болтала, рассказывала о себе, о своей жизни…

– А… – без интереса отозвалась она. – Я уже почти забыла. Давно это было!

– С тех пор ты о своих родных ни разу не говорила. Ты не виделась с ними? Знаешь о них что-нибудь?

– Ты что, решил отправить меня домой? – Она вдруг встрепенулась.

– Нет… – Фрэнк искренне удивился сделанному ею выводу. – С чего ты взяла? Что странного в том, что меня интересуют твои родные? Я даже не знаю, чем занимается твой отец.

Шарлотта сделала скучающее лицо и сквозь зубы ответила:

– Торгаш, ничего интересного…

– Ты ошибаешься, – неестественно оживившись, проговорил Фрэнк. – Раньше быть торговцем было очень почетно. Их уважали, и не за нажитые ими богатства, а за мужество, которого требовала эта профессия.

– Мужество? – Шарлотта хихикнула.

– Да. В средние века заниматься торговлей считалось настолько опасным делом, что даже в тех городах, где запрещено было носить оружие, купца штрафовали, если он выезжал за ворота без панциря и хорошего меча. Представь себе, – Фрэнк поднялся с кресла и, поставив на него ногу, оперся одной рукой о свое колено, а другую устремил куда-то вдаль, – верхом на рослом коне, в прочном панцире, с мечом и самострелом, сопровождаемый свитой вооруженных слуг, купец едет за товаром в далекие страны. Море бороздят пиратские корабли, в лесах и ущельях – засады разбойников-рыцарей.

Шарлотта сняла ноги со стола и подалась вперед. Глаза ее были широко открыты.

– Дороги отвратительны, – продолжал он, – и если телега сломается и ось коснется почвы, товар купца по закону становится собственностью владельца земли. В любой местности его могут заточить в тюрьму за долги какого-нибудь земляка, о котором он, может быть, и не слышал, и тогда он будет томиться до тех пор, пока с родины не пришлют выкуп. Согласись, чтобы не испугаться всего этого, нужны мужество и твердая воля. А смелый человек всегда вызывает уважение.

Закончив свою речь, он посмотрел на нее сверху вниз. Шарлотта давилась от смеха.

– Что с тобой? – удивился он.

– Какой ты потешный, папочка!

– Мне показалось, что тебе интересно… – растерянно проговорил Фрэнк. Он уже сам стыдился своего порыва.

В его памяти опять всплыла их поездка в Прованс и то, как он пытался занять ее древними легендами, которыми так богат этот край. Сарацины и крестоносцы, римляне и варвары, трубадуры, слагающие песни в честь Прекрасной Дамы, и мстительные мужья, преподносящие своим женам на блюде сердце возлюбленного… Здесь есть где разгуляться воображению. Не этим ли всегда питались юные души? Но Шарлотта оказалась на редкость неромантичной. А может, это характерно для всей нынешней молодежи? Впору было почувствовать себя глубоким стариком.

Фрэнк молча поднялся и вернулся на свое рабочее место.

– Интересно, – голос Шарлотты полетел ему вдогонку, – а какое отношение твоя лекция о мужественных купцах черт знает каких веков имеет к моему папаше?

Фрэнк не ответил. Он думал о том, как она выросла. И прежде она могла осмеять его и выставить в глупом свете в его же собственных глазах, но раньше она все же восхищалась им. Он был взрослым, умным, далеко не бедным человеком. Его занятий искусством она сторонилась, ничего в этом не понимая, его знаниями не интересовалась, но она ценила в нем то, что он был так непохож на ее отца, брата, тех мальчишек, с которыми она встречалась, даже на того журналиста, что посмеялся над ней. Так представлялось Фрэнку, так, наверное, и было на самом деле. Но она выросла. А ему все кажется, что она та девочка, которая сидит, ждет его возвращения и по-прежнему не может обойтись без его наставлений и советов.

– Ты опять уселся за свой компьютер? – Шарлотта стояла за его спиной, и выражение лица у нее было самое решительное.

– Мне нужно работать, – спокойно заметил он.

– А мне нужно поговорить с тобой. И не о всякой ерунде, а о деле.

Фрэнк снова перевел глаза на монитор. Минуты две царило молчание. Даже спиной он чувствовал, что Шарлотта злится.

– Ты так и не рассказал мне о разговоре с Жаном… – требовательным тоном произнесла она.

«Какого черта она разговаривает со мной таким образом?!» – возмутился Фрэнк. Но он отлично знал, что сам избаловал ее, как можно избаловать ребенка, с которым общаешься на равных.

Он встал и прошел мимо нее. Она пошла следом. Он снова сел в кресло и вытащил из-под журнала пачку сигарет. Она безмолвно принесла пепельницу, тоже села, вынула из протянутой Фрэнком пачки сигарету и принялась, по своему обыкновению, крутить и мять ее. Фрэнк никогда не мог понять, зачем она это делает. Возможно, она переняла это движение у отца или брата, куривших дешевые, туго набитые сигареты? Он перегнулся через стол и чиркнул зажигалкой. Шарлотта затянулась шумно, с жадностью. Она явно пыталась изобразить волнение. Глаза ее были устремлены на Фрэнка и требовали ответа.