Девятая квартира в антресолях - Инга Кондратьева

Андрей Григорьевич восстанавливал теперь для Лизы подробности тех событий последних лет, о которых она и так знала только понаслышке, из его редких рассказов при посещении пансиона. Когда Митя кончил начальное училище, Полетаев стал настаивать на продолжении его обучения. Наталья Гавриловна, полностью признавая преимущества образования и его необходимость в современном обществе, и мысли при этом не хотела допустить о длительной разлуке с единственным оставшимся у нее Митенькой. Сам Митя особых пристрастий не имел, о высшем и не мыслил, а какое специальное образование получать, было для него все едино, больше всего любил он физический труд, и с радостью остался бы в мастерских на тяжелых работах безо всякого образования или стал бы первоклассным кузнецом. Но уважая волю родительницы и мнение Андрея Григорьевича, он полностью согласился с их доводами. Чтобы остаться в городе, Митя поступил, без особого энтузиазма, в Кулибинское училище, хоть как-то связанное с обработкой металлов и с тем, чем он собирался заниматься по жизни, продолжая дело отца и брата. Но училище ремесленное к тому времени уже сливалось с училищем речным, и как раз переквалифицировалось на подготовку судовых механиков.

Вырос Дмитрий юношей работящим и очень хорошо развитым физически. Таская с ранних лет в мастерских всяческие «железки», взяв от отца недюжинный рост, имея узкие бедра и раздавшись в плечах, представлял он картину почти идеального атлетического сложения. В прошлом году произошли сразу два события, качественно повлиявшие на его отношение к себе, своим способностям и, возможно, перспективам. Первым событием стал приезд в город с гастролями одного из известнейших «итальянских» цирков. Свою труппу привез с недельными выступлениями Луиджи Фаричелли. По секрету скажем, что итальянскими там были только несколько придуманных фамилий – директора, да парочки цирковых династий, но состав артистов действительно был «с миру по нитке», то есть международным. Апофеозом всех представлений, конечно же, являлся чемпионат по классической борьбе. Дирекция давно знала, что одним из беспроигрышных и привлекающих публику маневров, является вызов из ее рядов какого-нибудь местного силача. Для наживки настоящие атлеты ему поддаются, два-три вечера собирая полные залы, а после, конечно же, уезжают из города непобежденными, положив местного героя на обе лопатки. На этот крючок и клюнул Митя Кузяев, посетивший цирк Фаричелли на третий день его пребывания в Нижнем.

***

Митя несколько вечеров подряд выходил на арену. Он побеждал участников чемпионата в поднятии двухпудовой гири, разрывании цепей и сгибании железных прутов. Непосредственно в атлетической борьбе он обошел почти всех и на равных сразился с самим богатырем Иваном Крайником и действующим чемпионом мира по борьбе и поднятии тяжестей человеком-скалой Георгом Краффом. На воскресный вечер был объявлен решающий поединок за звание чемпиона. Опьяненный очередной «победой» и окруженный восторженной толпой вышел Митя на воздух ночного города, когда из публики к нему протиснулся его друг детства, увезенный в свое время родителями в Морской кадетский корпус, Коля Рихтер. Это и было вторым звеном событий в цепочке, ведущей Митю к самому себе. Они обнялись и, кое-как оторвавшись от поклонников, пошли отметить встречу.

Обменявшись восторгами и наскоро поведав события, произошедшие после их расставания, они перешли на задушевную беседу хорошо знающих друг друга людей. Будущий мичман вглядывался в знакомое лицо своего друга, как бы собираясь с духом, и, наконец, спросил:

– Скажи, Митя, а что тебе директор цирка обещал за выступления? Или ты из одного энтузиазма ему такие сборы делаешь?

– Да ты что, Николай! Я ж завтра могу чемпионом стать! Мог ли я себе такое еще пару недель назад даже представить, а? Это же слава, почет!

– И деньги. Митя, пойми, там, где публика – там всегда деньги. И не из меркантильных побуждений я тебя допрашиваю, хотя искренне думаю, что любой труд должен оплачиваться. Тем более несправедливым считаю обогащение одного за счет наивности другого. Да, да, я про тебя, мой большой друг. Ты, Митя, иногда, как дитя, право, не обижайся. Я, зная твою восторженность, просто не хочу твоих очередных разочарований. В столице я на такое нагляделся и от приятелей по спорту наслышался выше крыши. Вот кто тебе, например, сказал, что ты завтра можешь победить?

– Ну, это ты брось! – Митя расплылся в горделивой усмешке. – Я свои силы знаю. И соперников за эти дни «прощупал». Не сильней они меня, нет! Моя победа будет.

– Кроме приза за чемпионство, может быть, синьор Фаричелли тебе контракт предлагал? – осторожно выпытывал Рихтер.

– Да ну, что ты, какой контракт, не было такого. Да я от маменьки никуда надолго и не поехал бы, ты ж знаешь!

– Ну, вот и давай включай ум, Митя. – Назидательно, как старший, втолковывал ему Николай. – Чемпион мира со всеми регалиями останется здесь, а цирк дальше поедет. И с кем же там вся атлетическая братия за «корону арены» сражаться-то станет, а?

Митя потупился.

– Никто тебе завтра выиграть не даст, никогда еще такого с местными добровольцами не случалось, – назидательно перечислял доводы Рихтер. – Во-первых, полную силу противников ты еще не видел. Во-вторых, завтра они выйдут на манеж, в честь торжественности момента с «подчеркивающим рельеф мышц блеском», то есть натертые маслом. И, в-третьих, умоляю тебя – ничего завтра не ешь, и не пей в городе, особенно в цирке. А то, вместо поединка просидишь ты весь вечер в сортире, а то и еще чего похуже. Веришь мне? Вижу, что не очень, чистая ты душа! Хорошо. Я куплю билет в первый ряд. Меня никто из гастролирующих цирковых не видел и не знает. Если все пойдет по-твоему, я просто досижу представление как рядовой зритель. А если уж, по-моему, то знай, что у меня с собой будут две бутылки – одна с водой. Если захочешь пить, то только из моей. А вторая с маслом для натирки тела – так ты хоть шансы уравновесишь.

– В первый ряд не возьмешь! – попытался охладить приятеля Дмитрий. – Первые три ряда уж давно выкуплены, а завтра так и вовсе аншлаг ожидается!

– Позволь, я озабочусь этим сам? – спокойно парировал Рихтер. – Есть не последней важности такая вещь, как знакомства.

На следующий день все сложилось по словам Николая. Митя увильнул от чересчур настойчивых приглашений отобедать с цирковыми, сославшись на занятость в городе. Он неловко опрокинул себе на брюки, впервые за эти дни предложенную ему директором в кабинете чашечку кофе перед началом представления. И он отказался выпить на брудершафт с Краффом, мотивируя это здоровым образом жизни. Когда уже на арене, прикинувшись дурачком, Митя громко попросил синьора Луиджи «тоже таким красивым блеском натереться», тот с деланным сожалением развел руками и, сославшись на то, что это последний вечер чемпионата, посетовал, что масло закончилось, а в лавку посылать – так публика же ждать не станет. Тогда местный силач и обратился с прямой просьбой к этой самой публике помочь ему в создавшейся проблеме.

Из первого ряда выскочил какой-то гардемарин и протянул атлету бутылочку с маслом. Публика свистела, хлопала, ревела от восторга и от солидарности со своим земляком. Многие делали на него ставки. Директор цирка, видя всё это, открыто возражать побоялся, но, объявив паузу, пригласил Митю за кулисы. Там он предложил ему, наконец, отступного, но Митя плюнул на пол и сказал, что хочет сражаться честно. Тогда синьор Фаричелли впал в истерическое состояние, заламывал руки, падал на колени, рвал на себе волосы и на чистом русском языке умолял не губить его дело, которое должно продолжаться и в других городах, приводя доводы, созвучные вчерашним размышлениям Николая. Потом предложил годовой контракт. Потом предложил оплатить все уже отработанные Митей вечера по высшей цирковой ставке «чемпиона». Потом предложил удвоить ее, если Митя позволит объявить публике, что у него внезапно начался понос, и бороться в этот вечер он не сможет. Ну, хорошо – не понос, а зубы заболели, зубы! Митя снова плюнул, но теперь уже просто в сердцах, не зная как одолеть такое бабское поведение директора.