Ужас без конца - Альбина Нури

— Это еще что? — ошарашенно спросил он, указывая на него.

— Сам не видишь? — спокойно ответила жена. — Я от тебя ухожу, Леня. На развод подам сама. Живи как знаешь.

— Что? Как? — засуетился Ландышев, пытаясь преградить ей путь.

— Наш брак давно умер. Я пыталась его сохранить, говорила себе: пусть любовь прошла, но остается уважение. Прожитые годы, общие воспоминания. Думаешь, я не знала про твои похождения? Знала. И презираю себя за то, что делала вид, будто не знаю. — Она прикусила губу. — Привыкла к сытой жизни. Стыдно, но что есть, то есть. А тут сразу за два часа — такое.

— Какое? — прошептал Ландышев.

— Ася позвонила и сказала, что на нее в Инстаграме подписалась девушка по имени Нина, сказала, что она — твоя любовница.

— Все у нас кончено! Эта стерва просто мстит! Я карточки ей заблокировал… — брякнул Ландышев и прикусил язык, но было уже поздно.

Жена усмехнулась.

— Спасибо, что не отрицаешь. Знаю, что кончилось. Нина позвонила мне и наговорила много приятных вещей. И вот тут я поняла: это уж совсем край. Какое уважение? Сколько можно за подачки терпеть, чтобы об тебя ноги вытирали?

Она оттеснила его плечом и вышла. Ландышев стоял как гвоздями к полу прибитый. Не мог он позволить ей уйти, но и заставить остаться не мог тоже. Ему казалось, жизнь рушится. Нет, не рушится: ее рушат! Проклятый старик Сапожков отнимает все, что ему дорого!

Ландышев схватил подвернувшуюся под руку статуэтку и швырнул о стену. Раздался грохот, брызнули осколки.

— Жду! — шепнули ему на ухо, и он увидел стоящего рядом мертвеца.

— Отвали от меня! Провались в ад! Уйди! — заорал Ландышев и бросился в гостиную, захлопнув за собой дверь.

Хотя, конечно, Сапожков был не из тех, кого остановят закрытые двери.

Леонид Игнатьевич закружил по комнате, пытаясь прийти в себя.

— Я справлюсь, справлюсь! — говорил он. — Извинюсь, помиримся. Должна же она понять! И дочь простит… Куплю машину этому ее Коле. Пусть женятся, слова не скажу. Пить брошу… совсем, окончательно…

Зазвонил сотовый.

«Передумала!» — сверкнуло в голове, но это была не жена.

— В курсе уже? — спросил мэр. В голосе его звенела ярость.

«Откуда он знает, что жена меня бросила?» — глупо подумал Ландышев.

Но мэр, разумеется, говорил о другом.

— Телевизор включи, — сказал он и бросил трубку.

Ландышев взялся за пульт.

Про обрушение аварийного дома говорили по всем местным каналам. К счастью, никто не погиб: жильцы (а их оставалось шесть человек) были в тот момент не в своих квартирах, а на улице. Собирались идти протестовать к зданию администрации района, требовать расселения и нормальных условий жизни.

«Вот такая ирония», — трещала вертлявая корреспондентка, тыча микрофоном в лица теперь уже бездомных стариков.

— Алексей Иванович, царствие ему небесное, несколько раз ходил к главе администрации Ландышеву. Не мог добиться, так и умер в приемной у него! — наперебой говорили они. — Сколько можно издеваться над нами? Неужели не поживем по-людски? Так и помрем один за другим?

Ну а потом всплыли подробности того, что по распоряжению Ландышева аварийным признали и решили расселить совсем другой дом, крепкий и не такой уж старый, откуда люди как раз-таки выезжать не хотели.

— Беда в том, что место, на котором стоит дом, приглянулось местным хозяевам жизни, там собрались строить торговый центр, и господин Ландышев…

Леонид Игнатьевич не стал дослушивать, выключил телевизор. Откуда все это стало известно? Секретарша проболталась? Или еще кто-то?

Это не имело значения. Ничто уже не было важно.

Наступившая тишина сверлом ввинчивалась в уши. Ландышеву показалось, что он парит в невесомости, в безвоздушном пространстве. Дышать стало трудно, грудь сдавило, и он рванул галстук, попытался расстегнуть рубашку. Оторвавшиеся пуговицы с бисерным стуком посыпались по полу.

«Один… Как страшно быть одному», — в смятении подумал Ландышев, но понял, что это вовсе не так.

Рядом стоял Сапожков — тихий, суровый, неумолимый.

— Жду, — прозвучало в голове у Ландышева.

Леонид Игнатьевич хотел отойти назад, но ноги не слушались, и вместо этого он упал на колени. Жар в груди стал невыносимым. Прежде чем все кругом заволокло черным туманом, Ландышев увидел, как мертвый старик улыбается ему, протягивая руку.

Петя втайне гордился тем, что съехал от матери и стал жить отдельно. Многие его ровесники, окончив вузы или колледжи, продолжали жить с родителями, а он нашел работу и собирался сам себя обеспечивать.

Мать, конечно, переживала. Они всегда жили вместе, одни: отец давно ушел из семьи, Петя его не помнил. Замуж мама больше не выходила, а в прошлом году познакомилась с дядей Сашей. У того было свое жилье, но за городом, матери туда переезжать не хотелось. Зато теперь, когда Петя отбыл в самостоятельную жизнь, дядя Саша сможет перебраться к матери.

Вот это и угнетало ее сильнее всего: казалось, будто она выпроваживает из дому родного сына ради чужого мужика.

— Мам, хватит чудить, — солидно сказал Петя, когда она чуть не в слезах помогала ему укладывать вещи. — Не на войну же ухожу, а в соседний район переезжаю.

— Ага, в соседний, ничего себе. Неблагополучный, окраина города.

— Нормальный район, не выдумывай. — Он помолчал. — Мам, я хочу, чтобы ты была счастлива.

Фраза вроде банальная, но сказал от души: знал, что мать все всегда готова была для него сделать, поддержать, помочь, часто забывая о своих интересах и потребностях. Пора ей начать думать о себе. К тому же дядя Саша Пете нравился: хороший человек, добрый, и мать любит, сразу видно.

Новое жилище, было, конечно, не ахти, зато дешевое. Не квартира, а комната в семейном общежитии: на блок из четырех комнат — общая кухня, туалет, ванная, подсобка, где стояли стиральные машины. Пете к этому еще предстояло привыкнуть. «Двушка» в хрущевке тоже не Зимний дворец, но все же изолированное помещение.

Ничего, решил Петя, оглядывая небольшую комнату, в которую еле помещались диван, стол, шкаф, тумбочка, пара стульев и маленький ворчливый холодильник, на котором стояла допотопная микроволновка, — зато есть стимул начать больше зарабатывать, чтобы перебраться в отдельную квартиру.

Пока протирал пыль, раскладывал вещи, расставлял книги и разные мелочи, наступил вечер. Петя подошел к окну, выходившему во двор. Двор был самый обычный — качели на детской площадке, гладкие спины машин, лавочки, — но неухоженный, словно бы заброшенный, и пока еще чужой, так что Петя почувствовал себя ужасно одиноким.

Чтобы не провалиться в грусть-тоску, решил сходить на разведку в так называемую «общую зону», посмотреть, что к чему, познакомиться с соседями. Подойдя к двери, Петя остановился и поглядел в висевшее на ней овальное зеркало. Привычная картина: короткие темные волосы, острые скулы, карие глаза.