Лед и вода, вода и лед - Майгулль Аксельссон

А в дверях стоит очень бдительный мальчик десяти лет, в коротких штанах и длинных чулках домашней вязки, и теребит кепку, переводя взгляд с одного на другого. Он не говорит ничего, но он управляет ими всеми. Таков он сам, и такова его власть. И такой она была всегда.

Правда, в самом конце сороковых Биргера повергло в некоторую оторопь появление в гимназии Ландскроны удивительных близнецов Хальгрен с их кудряшками и колыхающимися юбками, но эта оторопь быстро перешла в восхищение и глубочайшую решимость. Одна из двойняшек достанется ему. Элси или Инес, все равно, — Элси, кстати, всегда это знала, — лишь бы одна из них.

Не то чтобы такое решение принял только он один, это сделали еще минимум четыре гимназиста второго класса и шесть первого еще в начале учебного года. У большинства из них стартовые условия были куда лучше. Некоторые получили прекрасное воспитание и умели так держаться с девушками, что те краснели от восхищения, другие были состоятельные и самоуверенные, иные имели недурные внешние данные, а кое-кто уже обладал шармом киногероя и природным даром соблазнителя. Биргер ничего из этого не имел. Это был довольно нескладный гимназист-второклассник, который вечно спотыкался о собственные ноги — одна из них перестала расти после перенесенного в двенадцать лет полиомиелита. Невысокий и заурядный, он, кроме того, обладал способностью нагонять скуку, подробно сообщая, что нового узнал в школе. Когда ему наконец удалось пригласить Инес в кондитерскую, что произошло только в начале весеннего семестра в третьем классе, он минут тридцать рассказывал ей о предпосылках Великой французской революции, но тогда это дела не меняло: катастрофа уже произошла, и остальные поклонники отпали сами собой. Биргер оказался самым терпеливым — как всегда. Он никогда не ослаблял хватки. И победил — пять лет спустя он получил магистра философии в Лундском университете и Инес в качестве супруги.

Первые годы после свадьбы бывало, что Инес роняла рукоделье, сидя рядом с Биргером на сером диване в гостиной, и с некоторой долей восхищения разглядывала мужа. Как получается, что он всегда всех одолевает, что он сумел одолеть ее, как прежде одолел полиомиелит и сапожника, школу и университет, а теперь неизменно одолевает директора и педсовет? Он никогда не повышал голоса и редко высказывал собственное мнение, наоборот, он внимательно слушал, склонив голову набок, улыбался и кивал, а потом вставлял единственную реплику — вопрос или утверждение, заставляя ее замолчать и усомниться в своей правоте. Потом ей редко удавалось вспомнить, что именно он сказал. Она замечала только, что день за днем, год за годом делает то, чего совершенно не хотела и никогда не собиралась делать. Как, скажем, вышло, что она оказалась на курсах домоводства? Она ведь никогда не увлекалась домашним консервированием, она тоже собиралась учиться в Лунде. Хотя справедливо ли взваливать всю ответственность за это на Биргера? Он ведь кивал и поддерживал ее, когда она говорила, какое это счастье — заниматься историей литературы — «Представляешь — заниматься всю жизнь чтением романов!», — стиснул ее руку и даже поцеловал костяшки пальцев, прежде чем склонить голову набок и негромко произнести четыре коротких слова:

— А как же Бьёрн?

Это была мысль, которую она сама в ту пору не смела подумать, напоминание об ужасном выборе, стоявшем перед ней, который она оттягивала и пыталась избежать. Но так продолжаться не может. Она посмотрела на Биргера и смигнула слезы, и увидела неизбежное в том, что он сказал, и смирилась. Хотя до Лунда всего четыре мили, но это другой мир, явиться в который студентке с маленьким ребенком в пятидесятые годы было немыслимо, даже если она смогла бы доказать, что ребенок — результат распущенности не ее, а сестры. Оставить Бьёрна Лидии и Элси точно так же было немыслимо. Они могут отдать его в детский дом. Или в приемную семью. Не то чтобы кто-то из них говорил что-нибудь подобное, но Инес знала, они думают именно так, и Лидия думала именно так, когда отправляла Элси из города, чтобы та родила тайно, и то же самое думала Элси, когда вернулась, опустошенная, утратившая решимость и волю к жизни. Ее выдавала самая манера прикасаться к Бьёрну, не глядя на него, и чуть вздыхать, когда он кричал, и, нахмурив брови, следить взглядом за Инес, прижав младенца к груди и водя губами по его пушистой макушке. Они хотят отнять Бьёрна у Инес. А она этого не переживет.

— В Ландскроне есть курсы домоводства, — сказал Биргер таким же негромким голосом. — Дополнительный год для тех, кто хочет вести домоводство в школе.

— Да, — ответила Инес и снова моргнула. — Ты прав.

Этот ответ определил ее жизнь. Тогда она этого не понимала. Только много лет спустя до нее дошло, что были возможны и другие ответы, лучше этого. Потому что в Ландскроне была и настоящая семинария для учительниц. И училище медсестер. Но тогда это просто не пришло ей в голову, словно у нее оставался единственный путь — путь, указанный Биргером. Он принял решение за нее, а она этого не поняла. Ей казалось, что тут задействованы некие иные силы, могучие силы, с которыми никому из людей не дано совладать.

Потому что ведь даже Биргеру, наверное, не одолеть любви и смерти?

И у любви, и у смерти была широкая улыбка, но у любви было к тому же землистое лицо и застегнутое на все пуговицы пальто. Инес видела эту улыбку только раз, и то мимолетно, прежде чем она погасла, а тень растворилась среди других теней.

— Элси? — неуверенно окликнула она другую тень. — Ты?

Сперва ответа не было, потом в световой конус у подъезда скользнула Элси. Без шапки и растрепанная.

— Я.

Больше полутора лет прошло с тех пор, как они переехали в Ландскрону, и за это время молчание между сестрами сделалось твердым, как камень. Они больше не ссорились, наоборот, чаще всего они бывали друг с другом необыкновенно предупредительны, беседовали вполголоса о школе и уроках, о Лидии и Эрнсте, об одноклассниках и учителях, но не пускали друг друга в собственную жизнь. У обеих имелись тайны, хотя Инес и казалось иногда, что тайны Элси таинственнее, чем ее собственные. Ведь Элси протестовала гораздо больше, когда Лидия хотела, чтобы сестры по-прежнему одевались одинаково. В тот вечер, например, Лидия предложила им надеть синие шерстяные платья на школьный танцевальный вечер, и Элси сразу пошла наперекор. Ни за что на свете! Если Инес собирается надеть синее, то Элси наденет клетчатое. Или наоборот. Не важно — лишь бы не ходить с сестрой в одинаковых платьях. Хватит с нее! Она — отдельная личность.

И вот теперь у Инес под пальто было клетчатое платье, а у Элси — синее. В тот вечер они расстались, едва придя в школу, и Элси тут же куда-то исчезла. Инес поглядывала по сторонам между танцами, но так и не увидела сестру среди гимназистов в школьном спортзале.

— Ты не идешь домой? — спросила ее Инес уже теперь, у подъезда.

— Пока нет.

— Но…

— Я сейчас приду, — сказала Элси. — Скажи, что я туфли в школе забыла и пошла за ними. Ну, или еще что-нибудь.

Инес бросила взгляд на тень за спиной сестры: