Лживый язык - Эндрю Уилсон

— Вы немного нервничаете, дергаетесь. Это вполне естественно, — произнес участливым тоном Крейс. — Ведь вы переживаете сильное потрясение.

— Да. Простите. — Я наклонился, подбирая с пола пену для бритья, зубную пасту и кусачки для маникюра. Пачка лезвий лежала у ноги Крейса.

Наши взгляды встретились.

— Вот, держите. — Крейс поднял лезвия и отдал их мне. — Вы же не хотите их забыть. Нет, это вполне нормальная реакция на горе. Вас даже может тошнить. Вас тошнит, Адам?

— Да… н-немного, — неуверенно произнес я, бросая лезвия в пакет, который я положил в рюкзак, на блокнот.

— Дрожь, тошнота, смятение, глупые мысли — все это будет мучить вас следующие несколько часов или даже на протяжении нескольких дней. Поэтому берегите себя. Больше отдыхайте. Выпейте чего-нибудь, чего-нибудь крепкого — виски или коньяк, — если думаете, что это поможет.

Неожиданно вид у него стал несчастный.

— Даже не знаю, как мы будем держать с вами связь. Это ужасно.

Меня терзало чувство вины. Казалось, мой план написан у меня на лице, и Крейс это видит.

— Вот, возьмите. — Я дал ему свой мобильный телефон, чтобы облегчить совесть. — На тот случай, если понадобится. Да и я смогу звонить вам.

— Бог мой, да я же не знаю, что с ним делать.

— Славное, пусть он всегда будет включен, — сказал я, доставая из сумки зарядное устройство. — А когда заряд кончится, вставьте это в розетку. Тогда я смогу все время быть с вами на связи.

— Вы уверены? — спросил Крейс, немного повеселев.

— Да, конечно. Когда прилечу, в аэропорту я сразу возьму себе на прокат другой телефон.

— Вы очень любезны. Позвольте и мне сделать для вас кое-что. Возьмите. — Он протянул мне деньги. — Это покроет стоимость телефона и некоторые ваши затраты. И я хочу оплатить ваш перелет. Туда и обратно.

— Нет, Гордон, на такое я не могу согласиться. Это уже чересчур.

— Нет, я настаиваю. В любом случае, я действую исключительно из эгоистических побуждений. По крайней мере, я буду знать, что вы вернетесь.

Сказав это, он рассмеялся.

— Вы невероятно добры. Спасибо. Только я пока не знаю, в какой именно день смогу вылететь назад.

— Ах, ну да, понимаю. Конечно. — Крейс попытался скрыть свое разочарование. — А вы сейчас забронируйте билет, а потом, если потребуется, поменяете дату вылета. Да, так и сделайте.

— Вы правы. Спасибо.

После того как я позвонил по своему мобильнику в аэропорт и показал Крейсу, как пользоваться таким телефоном, мы выпили по бокалу вина. Я договорился с Лючией, юной дочерью хозяйки булочной-кондитерской, о том, что она будет приносить продукты Крейсу в мое отсутствие, и затем вызвал водное такси. Мы с Крейсом спустились во внутренний дворик. Солнце закатывалось за горизонт, дробясь на миллионы галлюциногенных ярких лучиков, которые окрашивали каменную кладку в сюрреалистический узор из розовых, лиловых и кроваво-красных оттенков. Доносившийся с улицы плеск воды усиливал фантасмагорическое впечатление. Все казалось призрачным, каким-то чуждым, будто я наблюдал происходящее с некой отдаленной точки или смотрел на свое отражение, проецирующееся на большой экран.

— Мне будет вас не хватать, Адам, — проговорил Крейс. — Мне кажется, что за последние несколько дней благодаря всем этим разговорам мы лучше узнали друг друга. Мне было трудно говорить о прошлом, и в какой-то момент я подумал, что не смогу продолжать, но на самом деле мне это помогло. А вам? Вы тоже чувствуете, что вам это помогло?

— О да, несомненно, — ответил я. — Для меня многое прояснилось. Встало на свои места, так сказать.

Крейс едва заметно улыбнулся.

— Не удивлюсь, если это даже настроит вас на творческий лад. Помнится, последний раз, когда мы говорили об этом, вы сказали, что роман у вас пока не очень идет.

Он смотрел на меня, ожидая ответа.

— Э… да, пожалуй. Я действительно пока сделал не много, кое-какие записи только: заметки, идеи, наброски.

— Ну, как раз из таких вот крошечных микробов и развивается большая зараза. Ничто не сравнится с состоянием одержимости, творческой лихорадки. Может, по возвращении покажете мне то, что написали? Разумеется, если вы не хотите, я совершенно…

— Нет, конечно, покажу. Я очень ценю ваше мнение.

— Буду ждать с нетерпением. — Крейс обнял меня костлявыми руками. — Я знаю, вам пора ехать, но, пожалуйста, возвращайтесь скорее. Может, мы даже продолжим наши маленькие беседы…

Я шагнул за порог палаццо, прошел по улице и увидел, что водное такси уже ждет меня на небольшом канале.

— Такси здесь, — сказал я, возвращаясь к Крейсу. — До свиданья. Встретимся через неделю. Я постараюсь вернуться как можно скорее, обещаю вам.

Я повернулся, собираясь уйти.

— Адам, — окликнул меня Крейс.

— Да?

Я обернулся, глядя на его тощий высохший силуэт, вырисовывавшийся на фоне массивных деревянных дверей.

— Нет, ничего. Пустяки.

Я зашагал к катеру, а Крейс закрыл дверь.

Возвращение в Англию было мучительным. Будто я увидел гноящуюся плоть на внезапно открывшейся старой ране. Я вычеркнул Англию из своего сознания, отказываясь думать об Элайзе и о том, что между нами произошло. В конце концов, в Италии у меня началась новая жизнь. У меня были планы, честолюбивые замыслы; я работал над книгой.

Но, когда самолет стал кружить в сером небе, время от времени кренясь набок, так что я видел внизу мозаичный узор полей, меня начала мучить тошнота. Во рту пересохло, появилась горечь. Я закрыл глаза и представил Элайзу, вспомнил, как пропускал через пальцы ее блестящие иссиня-черные волосы, водил языком по вене, виднеющейся под тонкой кожей на ее шее. Ее глаза распахнулись — сверкнули как голубой лед. А вот другое воспоминание. Мы в постели. Раннее утро, в комнату сочится тусклый свет. Я протянул к ней руку; она замерла от моего прикосновения. Я слышу, как она дышит: неглубоко, напряженно. Она включила лампу, стоявшую возле кровати, и повернулась ко мне. Лицо ее серьезно. Что-то не так в наших отношениях. Не все между нами ладно, верно? Разве я не согласен?

О чем она говорит? Я думал, между нами все замечательно — нет, даже более чем хорошо. Я думал, мы уникальная пара. Всегда будем вместе… я даже представить не могу, чтобы мы когда-нибудь расстались. Вот насколько мы близки.

С некоторых пор она чувствует, что мы стали чужими, между нами пролегла пропасть, которая со временем будет только увеличиваться. Она знает, что это не моя вина, от меня ничего не зависит. Что подобного рода проблемы, трудности, которые я испытываю, сопереживая людям — так она выразилась, — фактически непреодолимы. Возможно, это как-то связано с тем, что со мной случилось в детстве. А может, я никогда не пойму, откуда это идет. Может, я просто по жизни такой.