Пора созревания - Барбара Фришмут

По дороге в Штумерн, если ехать лесом в сторону Мертвого нагорья, есть такое место, с которого можно разглядеть обломок вроде нашего островка, только зависший на краю плато. Малейшего землетрясения в горах хватит, чтобы он покатился вниз, страшно представить, какой кратер он оставит. Но самое удивительное — не понятно от чего он откололся. Он лежит на плоском хребте, как будто выполз из земной коры, подпрыгнул и уцепился за край, — крошка тектонического слоя, из которого состоят Альпы.

Мы погрелись на солнышке, лениво шевеля пальцами ног, пообещали друг другу при первом же случае обновить педикюр, подремали, опять поплавали… Так можно было провести весь день, если бы инстинкт рабочих пчел не заставил нас вернуться на берег, туда, где на склоне у самой воды сплошным ковром рос барбарис, и собрать урожай, чтобы потом, заморозив ягоды, добавлять по мере надобности в «рис по-персидски».

Лодку мы оставили рядом с отдыхающими, среди которых присутствовали епископ церкви Свидетелей Иеговы с собакой и мой кузен, служащий в гостинице, — пусть посторожат!

Срывая барбарис с колючих кустов, мы вызвали переполох среди птиц: возмущенные неожиданной конкуренцией, они чуть с веток не попадали. Вдруг невесть откуда передо мной выросла собака пастора и полезла мокрым носом мне под юбку.

Вообще-то визжать я не собиралась, но, кажется, все-таки издала писк. Хорошо, проходившие мимо мужчины — венский журналист и известный мне по СМИ американский адвокат из еврейской организации жертв нацизма, взявший в оборот местных новых политиков, — не видели меня за барбарисом.

Я ни слова не уловила из их разговора: епископская собака понеслась с громким лаем к пасторской, но я и так знала, о чем они беседовали.

О сотнях вилл, усадеб, земельных угодий, экспроприированных нацистами. Недвижимость только сейчас, да и то со скрипом, возвращается прежним владельцам или их наследникам. Журналист и адвокат намерены подтолкнуть затянувшиеся судебные процессы по поводу не без причины скрываемых имущественных отношений. Я почувствовала, как мурашки побежали по коже.

Соседка, слишком увлеченная сбором ягод, не заметила поборников как всегда опаздывающей справедливости, а я ничего ей не сказала, она все равно не поверила бы.

Наши сумки отяжелели, солнце клонилось к закату, мы пошли к лодке.

Вечерний бриз дул весьма чувствительно, и мы плыли совсем рядом с берегом, чтобы нас не унесло на середину пруда.

— Какой хороший день! — Соседка закрыла глаза.

Я согласно кивнула и сняла солнечные очки. Далекий утес показался мне раскаленным углем в трещинах, черных оттого, что солнце туда не проникало.

Дома я перелистала турецкую антологию.

Твердь и море сошлись,

Вся Вселенная вспенилась,

Чтобы поведать миру вечную тайну.

Зачем теперь мудрствовать?

Земля и небо стали единым богом.

Литавры и флейты кричали: я — бог!

Но вера и неверие слились,

Горечь и сладость перемешались.

В образе человека предстал бог.

Склонись перед человеком — не ошибешься.

Может, как раз это и хотел поведать Незими Вендлгард — божественность человеческого. Он не боялся выражать свои убеждения в стихах, за что и поплатился. Может быть, закодированный текст имел целью защитить Вендлгард? Ту, что жила за столетие до Незими?

Но где лазейки из одного столетия в другое, где золотой мост от невозможного к возможному?

Допустим, за реальной Вендлгард стояла некая фигура, не желавшая или не имевшая условий выйти из тени. То, что переписка была кем-то обработана, не вызывало сомнений: интерлинейные переводы появились не зря. Я принялась было листать книги Самур-оглы, но после путешествия к озеру я точно не могла ничего серьезного в них вычитать, не говоря уже о переписке.

Отхлебнув еще пару раз белое вино из бокала, я решила пораньше лечь спать. И поймала себя на том, что прислушиваюсь к звукам в саду, ожидая пришествия барсука. Но — тихо. Фырканье не раздавалось третью ночь подряд.

Конечно, наивно полагать, что переписка дошла до нас прямо из-под пера авторов. Так же невероятно, что Вендлгард лично зашивала рукопись в барсучий живот не первой свежести. Может быть, рукопись — тайные свитки эзотерического кружка, использовавшего имена Вендлгард и Незими как символы мудрости? А ведь Незими вообще не упоминает Вендлгард. Тогда чья это переписка? Я пробежала глазами копию в надежде наткнуться на Незими в письмах Вендлгард, но тщетно. Неужели мы пали жертвами собственных иллюзий? Или редактор эзотерического журнала Самур-оглы мистифицировал Унумганга, пастора, Пат и Августу ради какой-то выгоды? Но я-то тут при чем? И в недоумении я настолько сильно тряхнула головой, что расплескала вино. Нет, версия с Самур-оглы отпадает. Надо хорошенько поразмыслить.

Деде Султан постучал лапой в окно. Пришлось открыть ему дверь на террасе. Кот проверил миску, в которой лежало, согласно этикетке на банке, мясо дикого кролика, пожевал кусочек для порядка и прыгнул ко мне на колени. Пока я допивала вино, он вылизал лапы, чесанул несколько раз по голове, потер за ушами. Покончив с «умыванием», он начал готовить себе ложе, а именно утаптывать колени. Приведя их в должное состояние, он улегся, положил лапы на мою левую руку и спустя некоторое время громко замурлыкал, погружая нас обоих в медитацию.

И я узрела Вендлгард в странных, мистических одеждах, сложившую ладони ковшиком и черпающую воду из родника. Напившись жадными глотками, она разделась и стала мыться с головы до ног. При этом она напевала.

Меня встряхнул вопрос: а, собственно, на каком языке Вендлгард могла петь? Та, что появилась в наших краях в виде цветочной луковицы. В VIII веке некое пособие христианской церкви уже стояло на месте кельтского жертвенника. Или мифическая Вендлгард прибыла значительно раньше?

Очевидно, Деде Султана укусила блоха. Он зачесался, лихорадочно щелкая зубами. От неминуемого падения его, и без того с трудом помещавшегося у меня на коленях, мог спасти только добровольный прыжок на пол. Теперь он сидел на ковре, недоуменно глядя на меня.

Совместная медитация ничего мне не прояснила, поэтому я решила не тратить времени попусту. От долгого плавания устали не только мои мышцы, но и, похоже, воображение. Поставив бокал в мойку, я выпустила Деде Султана в ночь, сулящую добычу, и поднялась наверх. Из-за теплой погоды топить в доме я еще не начинала. Холодная постель в холодной спальне… Брр! Я пожалела, что отправила гулять Деде Султана.

Однако окна я не закрыла и, прежде чем расстаться с сознанием, услышала-таки барсука. Должна признать, звуки подействовали на меня успокаивающе. Как будто бы чавканье и сопение охраняли меня от чего-то более неприятного, нежели потрава малины.

У меня кончился хлеб, и волей-неволей пришлось тащиться в деревню. Пекарня находилась рядом с «Трафиком». Если в магазине хлеба не будет, то там точно есть.