Топи и выси моего сердца. Дневник - Дарья Александровна Дугина

▪ ▪ ▪

Жесть как сложно, когда не врач, вытаскивать из тяжелого состояния человека[197]. Слава Богу, есть на дистанции врачи, кто подсказывает.

В этот маленький миг, пока температура у ближнего спала от 38.5 до 36.7, и он немного может поспать.

▪ ▪ ▪

Сон в ковид. Три одеяла. Закрываем глаза. Искать пророческие сны.

26 / 10

Я врезалась в столб. Я ем вьетнамский суп фо-бо. И зачем я все сливаю в него. Все пять соусов. На одной трубке ДНР, на другой больница, в третьей руке суп. Я кто такой? Привет, это я. И я больше почти не чувствую запахи. Вы же помните, что это мой главный источник понимания мира?

Солнце, совершив злодеяние,

Умывало руки в пруде…

Оно встало сегодня пораньше,

Оно бежало сегодня по воде.

Надо было сжечь морские лилии,

Надо было сжечь и другие цветы —

Солнце теперь – соперник филина,

Оно ненавидит все мечты.

И земля, обшаренная его руками,

Стала серой и сухой

И, довольное своими трудами,

Солнце отправляется домой.[198]

В далеком том городе, где гул, преодолевая ветра, переходит в 1923 год, сидишь, наклонившись вперед и вбок. Мертвые, умирая, становятся книгами и превращаются в тексты. Ты стал им. И знал, что когда сияет солнце светят скалы, горы из тела твоего на зимний Летний сад. Ты переносил легкий шаг из августа, когда была сделана твоя фотография, в ноябрь. Там глухим звуком отзывалась в небосводе тихая песня мглы. Один средь мглы, среди домов ветвистых.

Волнистых струн «перебираю прядь». Если бы у тебя была испанка в 1917 году на линии фронта, или в ней или над, ты бы лежал на мокрых своих волосах и смотрел в небо. Голубое, как огромные разводы луж на песке Финского залива, отражающие нежность.

▪ ▪ ▪

Однажды и я была на Финском. Когда все покрылось пастелью. А прогулка по кромке между водами и песками была особо увлекательна, и казалось, что речь идет о совершении рискованного акта!

▪ ▪ ▪

Глаза закрываются под гнетом дня и тяжести. Когда темнеет, становится немного страшнее. Будто бы это время ковида. Когда открываешь глаза в день, легче, будто бы он живет тобой. По телу – мурашки и озноб, по телу бродит приятное тепло от чашки чая. Может быть, даже трясет. И я, пожалуй, давно уже в твоих руках. Петроград 1923-го года. Слякоть и февраль.

▪ ▪ ▪

Слеза. Беспомощная, но от того, что слезятся глаза, а не сентиментальность. Я не сильно скучаю по Петрограду, но смогла взрастить его в себе. Тело дышит воздухом и открывает грудную клетку новому кислороду. Я умело использую эту машину и знаю, как ее когда-то можно было эксплуатировать. Сейчас она уже скорее б/у, но в довольно приемлемом состоянии. Не бегаю неделю и три дня, а после ковида намерена восстанавливаться – ясно теперь, что уже какое-то время без улицы.

▪ ▪ ▪

– Можно я с тобой поговорю?

– Я теряю нить разговора и мне сложно сосредоточиться.

Я теряю нить. Я не в кондиции. Если нужно, то завтра.

▪ ▪ ▪

Села на стул и слушаю Dasein May Refuse[199]. Растеклась по стулу даже.

▪ ▪ ▪

Царенко Сергiй пишет:

Весьма интересная личность, яркая, умная, красивая. Когда смотришь на таких женщин, то понимаешь, что в современном мире все не так плохо, если такие еще остались.

27 / 10

Разлюбила тяжелое одеяло: оно – как веки, давящие на глаза.

От ковида изменились цвет и структура глаза.

А может, и до ковида они у меня были – странные глаза. Стеклянные.

Надо сказать, что водители рядом удивляются – как на машине ездит ребенок? Как он туда залез? И где его родители?

▪ ▪ ▪

Когда я выздоровею, обязательно увижусь с Богданом[200] и спровоцирую посиделки с песнями.

Кое-где снова весна, и на этот раз будет строго, а мне главное – оперативно выздороветь и внести на этот раз уже более внушительный вклад. Я иногда загадываю, какие во мне внутри города´ и стра´ны, забываю, отвлекаясь на боль глаз, а потом прозреваю.

А вообще, образ Антигоны я очень люблю и знаю, что он на мне! Буду верна ему!

▪ ▪ ▪

И еще, котенок маленький, с завтра – в рабочий режим, давай, надоело такое…

▪ ▪ ▪

Я войду на танке в один из новых городов, и ничто меня не остановит.

MRAK TVOIH GLAZ 10.07.2021

В огромном городе человек был приговорен к смерти. У него были большие глаза и внимательный взгляд. Он родился по ту сторону горизонта. Вместе с названием Тикси. О смерти он не говорил, точнее, о том, что она может сбыться: говорил об иной, метафизической смерти, осуждая мир, но не приговаривая. Мы гуляли по московской весне, а еще раньше – зиме, снимали Аполлона, свидетельствовали явление… Он есть и сейчас. Сильный и героический.

Взять бы руку его и поддержать. Но я и всегда была на дистанции и сейчас. Пусть это разные дистанции.

На далекой станции жил человек. Он был хранителем границы. Ездил в Сирию и еще хочет съездить. О раке он не сказал – сказал, что просто ранение, на вопрос о том, работает ли он. И в этом надо было найти его скромность. На далеком севере его ждут. И здесь ждут. И здесь просят остаться. У него невероятный эстетический вкус. Мы хотим, чтобы Вы с нами были еще дольше, пожалуйста, Вы нужны. Останьтесь у нас. Здесь.

Андрею. Когда жив был.

MRAK TVOIH GLAZ 27.09.2017

Мне снилась какая-то далекая солнечная страна или просто затопленная светом улица – мерцающая светом, слишком мягким и расфокусированным для повседневности и нашего мира, и улыбающийся Саша Проселков[201]. Может быть, я увидела место, где он сейчас?

Его убили 31 июля 2014 года. Он был тогда замминистра иностранных дел ДНР. Выстрелом в сердце. Со спины. При продвижении колонны с гуманитарной помощью. Точнее, пять пуль и одна в сердце. Для меня русская весна началась с его смерти. Изнутри пришла в меня – я стояла дома и услышала эту весть: изможденная скучными