Кочевник - Сергей Алексеевич Ковалев

Июль 2033 года

Жамбыльская область

Район Турара Рыскулова

Село Луговой

Отношение местного населения удивляло. Короткая перестрелка и крики среди белого дня большого внимания не привлекли. Из соседних дворов выглянули несколько человек, но сразу спрятались, несмотря на то, что оружие они имели. Никто не пошел разбираться, по какому поводу стрельба и есть ли жертвы среди соседей, все заботились только о своей безопасности. Когда дерутся две лошади, ишаку между ними больше всех достается, и по-другому объяснить их безразличие не получалось. Но при Булате такого не было. Умел он сплотить людей не только на защиту от внешнего врага, но и внутри селения проявлять друг к другу сострадание и участие. С его смертью это все куда-то исчезло, словно люди скинули оковы взаимовыручки и желания помочь, которыми когда-то славились. Теперь выходило, что в Кулане жители оказались честней. Сразу обозначили отношение друг к другу и не стали городить защитной стены, как в Луговом, так как смысла в ней не было. Действительно, каждый сам за себя.

Охрана на северных воротах оказалась более активной, чем на южных. Один из часовых застыл на крыше товарного вагона в обнимку с ружьем в позе сидящего будды, устремив взор куда-то на север, второй расхаживал у открытых ворот. Еще пара человек отдыхала в тени с внешней стороны стены, даже не обратив внимания на стук копыт и практикуя древнюю солдатскую традицию – до еды не будить.

Остановив коня уже за воротами, Шал оглянулся и отрывисто спросил.

– Проходил кто-нибудь?

Флегматик на крыше махнул рукой в сторону северо-запада. Шал привстал на стременах, приложил ко лбу ладонь, прикрываясь от слепящего солнца, и увидел далеко бегущую вдоль железнодорожных путей к бывшей воинской части фигуру. Сзади подошел часовой, одних лет с Шалом.

– Слушай, братишка, ты бы не ехал туда.

– Чего? – удивился Шал, – это еще почему?

– Я так понимаю, ты гонишься за тем, кто там бежит?

– Ты проницательно догадлив, братишка!

Судя по серьезному выражению лица, сарказма часовой не понял.

– А ты знаешь, кто это?

– И кто же? – презрительно спросил Шал, прекрасно понимая, что за этим последует. Станет давить на жалость.

– Это Ахмед, брат Железного Иргаша. Они тут часто бывают. Мы стараемся не связываться. Если их не злить, придут-уйдут и никого не тронут. А если ты обидишь Ахмеда, решат, что ты наш, придут и убьют всех. Сам понимаешь, лучше родной ворон, чем чужой ястреб.

– Ахмед вам родной-то ворон? Вы просто трусы! – сплюнул Шал и дернул поводья.

– Мы не трусы! Мы хотим жить! – донеслось в спину, но Шал уже не слушал, Сабыр резво взял с места и рванул вперед.

У железнодорожных путей коня пришлось придержать и пустить шагом. Высоко поднимая ноги, Сабыр грациозно переступал через рельсы, шелестел гравием и скользил подковами по бетону шпал. Привыкнув к открытым пространствам степи, на удивление проворно преодолел технологическое препятствие, и он снова ускорился, слушаясь поводьев и легких тычков ногами. Шал, жалея его, камчой пользовался в крайних случаях и старался лишний раз не лупить.

Впереди показалась воинская часть, в которой служил старший брат в конце далеких девяностых. Шал, тогда еще подросток, приезжал сюда с отцом, и брательник рассказывал много историй об армейской жизни. Часть была знаменитой и известной не только на территории бывшего СССР, но и за его пределами. Слишком много летчиков, не только советских, но и из стран третьего мира, куда продавал самолеты Советский Союз, проходило тут обучение. Брат даже показывал граффити на стенах в пустом здании общежития, оставленные иностранцами.

Несколько лет назад Шалу требовалось попасть в аул, затерянный у самого подножия Киргизского хребта. На старых картах он существовал, а вот дороги к нему за много лет стерло непогодой и без проводника туда не имело смысла соваться, в степи заплутать плевое дело. Булат тогда согласился его проводить, не зря прожил тут всю жизнь. За несколько дней пути они переговорили на многие темы. Чем же еще заниматься, как не языки чесать в пути, а язык, как известно, при случае доводил аж до столицы одной из бывших республик постсоветского пространства. Тогда Шал и узнал о давнем знакомстве Булата с покойным братом. И когда они вернулись в Луговой, Булат сводил его в места своей молодости в паре километров от станции. Слушая его воспоминания, Шал заодно обновил и свои, из детства.

Слева, под пышными кронами старых тополей, показались развалины. Булат рассказывал, что тут когда-то располагался небольшой круглосуточный магазинчик и солдаты бегали в самоволку прикупить водки и курева, а то и обменять новые простыни на пару буханок пышного хлеба, отличавшегося от солдатского. Деды́, презирая уставные подворотнички, предпочитали подшиву из белых простыней, и хозяйственные старшины шли на хитрость – новое постельное белье сразу сдавали в прачечную, для покраски. Из розовой или желтой, как лимон, простыни подшиву не сделаешь, а вот ночные барыги в магазине к этому относились равнодушно – простыня, пусть и нестандартного цвета, стоила намного дороже буханки хлеба. Брат рассказывал то же самое, только менял такие простыни сам, так что не верить Булату оснований не было.

Перед контрольно-пропускным пунктом все так же стоял поблекший сверхзвуковой истребитель МиГ-21, нацелив острый конус воздухозаборника в далекое и недоступное небо. Где-то уже в прошлой жизни осталась цветная фотография, на которой они втроем, с отцом и братом, позируют под этим самым самолетом. А осталась ли? Скорее всего, сгорела в ядерном пожаре, как и весь Алматы.

Прежде засаженная деревьями и кустарником, территория военного гарнизона без должного ухода и внимания человека значительно заросла за много лет, и заброшенные здания офицерского городка с трудом угадывались посреди буйства зелени. Громыхая подковами по бетонке, Сабыр еще больше растревожил воронье, и так неугомонно кружившее над тополями. Ворот на въезде не было – жители давно утащили их в поселок и установили на северной стороне защитной стены, поэтому здание КПП, скрытое кустарником, появилось внезапно. В черном провале окна засверкало и раздались выстрелы.

Сабыр вдруг обиженно заржал, ноги его подломились, и по инерции запрокидывая круп выше головы, конь полетел кубарем. Вылетая из седла, Шал успел высвободить ноги из стремян и бросить поводья. Неожиданный полет продолжался недолго и времени хватило только на то, чтобы извернуться, подставляя под удар о землю здоровое плечо. Лицо обожгло болью – разогретый на солнце шершавый бетон содрал кожу до мяса. Зашипев, словно змея, Шал еще раз кувыркнулся, гася энергию движения, и поднялся, резко разворачиваясь туда, откуда приехал. И вовремя.

Удар ногой в живот успел блокировать левой рукой, прикрывая заодно и пах, но крепкую плюху в ухо пропустил. Слева зазвенело, боль в голове взорвалась огненной вспышкой, но успел и сам треснуть правой. Противник отскочил, снова ударил ногой, Шал пнул в ответ и попал по голени, выкроив время на передышку.