Академия магических близнецов. Отражение - Розалинда Шторм

Я периодически прятала морду под крылом. Уж больно сильная магия сопровождала действо. Даже будучи защищенной собственным огнем, ощущала невыносимый жар, когда эти двое пролетали рядом.

Вот только оказалось, все страшное впереди.

Едва развеялся пепел от чужаков, мужчины обернулись. Зажмурившись, отвернула голову, дабы не смущать и не смущаться. Но смущаться никто и не подумал.

– Оборачивайтесь, – прогремел наполненный гневом голос Владыки. – И быстро во дворец. Лекари ждут.

Я испуганно открыла глаза, натыкаясь взглядом на разозленного отца Альдамира.

– Имейте в виду, глупые женщины, из-за вашей игры восьмерка стражей завтра будет казнена.

Больше не обращая на нас внимания, обнаженный Владыка вступил в арку перехода и скрылся из виду. Мой близнец «глупыми женщинами» не обошелся. Досталось обеим по первое число. Мы с Катариной жались друг к другу и боялись вставить хоть слово.

– Живо к лекарям, пустоголовые курицы! – напоследок заявил он и тоже покинул наше общество.

Остался только Альфред.

– Ладно уж, кумушки, – проговорил старший брат Альдамира. – Ругать я вас не буду, не бойтесь, оборачивайтесь.

И, отвернувшись, позволил без стеснения возвратить себе человеческий облик. Одежда, естественно, сгорела, так что возвращались мы во дворец голыми. Благо Катарина владела магией иллюзий, наспех соорудив нам видимость платьев.

В саду, куда мы переместились, нас уже ждали и быстренько сопроводили в лазарет (да-да, и во дворце имелся такой же), где продержали до утра. Проконтролировали, значит, чтобы фаворитка Владыки не скинула плод от истощения, а близнец наследника не отбросила лапы от ран.

То ли по приказу руководства, то ли ради своего удобства положили нас с Катариной рядом. Уж лучше бы развезли по разным частям дворца, честное слово. Чуток придя в себя, мы принялись делиться соображениями. И договорились до того, что еще больше перепугали друг друга. Вдвоем надумали такого, что буквально тряслись от страха. Пришедший с проверкой лекарь едва не поседел, увидев, как нас колошматило. Тут же с помощью магии погрузил обеих в лечебный сон.

А утром, когда тот же самый лекарь подтвердил, что мы обе здоровы, появился Владыка. Не глядя ни на кого, с выражением великой скуки на лице он сообщил:

– Из комнат ни на шаг обе. Вечером, так и быть, сопровожу вас на казнь бывших стражников. Думаю, зрелище поможет впредь быть умнее.

– Сашенька! – воскликнула Катарина, бросаясь к Владыке. – Помилуй несчастных! Ты же знаешь, они не виноваты! Я хитростью убежала, еще и Грушеньку за собой потащила. Накажи меня!

Вот только отец Альдамира лишь поморщился и отступил от взволнованной женщины.

– Я все сказал.

И вышел из комнаты, оставив нас вдвоем. Ненадолго. Едва я восстановила сбившееся дыхание, дверь снова отворилась.

– Леди, прошу за нами, – раздался учтивый мужской голос.

Очередная восьмерка стражей ждала в коридоре, дабы проводить нас до покоев. Естественно, каждую в свои. Катарина слезно попросила провожатых вначале доставить меня, чтобы она убедилась в безопасности близнеца сына, а потом уж и ее.

Стражники артачиться не стали, возможно, имели указания на этот счет. Доведя первую провинившуюся дамочку, то есть меня, четверо осталось бдеть возле двери, остальные повели Катарину.

Но перед этим матушка Альдамира крепко меня обняла и зашептала в ухо:

– Не волнуйся, нам с тобой ничего не будет. Позлятся и перестанут. С казнью я что-нибудь придумаю.

А потом, поцеловав в лоб, отстранилась, напоследок сказав:

– Спасибо, милая! Я в долгу перед тобой.

И, гордо подняв подбородок, зашагала прочь, уводя вторую четверку за собой.

Я горестно вздохнула, перевела взгляд на лица закованных в броню мужчин, но, не найдя и доли сопереживания, была вынуждена скрыться за дверью.

Да уж, неплохо начала знакомство со столицей мономорфов близнец наследника. Подвела под плаху восемь парней. Чьих-то мужей, сыновей и отцов. Пусть Катарина и попыталась меня приободрить, но интуиция шептала: так просто нам стражников не отмазать.

Несмотря на все треволнения и в особенности слова Владыки, вместо того чтобы мучительно думать и страдать о безвинно загубленных душах, я прошла в спальню с намерением одеться. Вот только случайно остановилась возле кровати, а потом и вовсе прилегла, да и уснула на подлете к подушке, проспав до самого обеда. Даже оскаленные морды напавших чужаков и, о ужас, лица несчастных стражников не помешали давить подушку. То ли совесть атрофировалась, а возможно, прогулка Солнышка поспособствовала.

Разбудил меня возмущенный птичий клекот. Без особого желания приоткрыв один глаз, увидела нарушителя покоя. Им оказалась желтопузая кивинка, похожая на ту, которую мы с виверной слопали. После этой мысли проснулась и Солнышко, заинтересовавшись глупой птичкой, бесстрашно бродившей по моей груди и животу.

Решив согнать нахалку, дабы спасти от гастрономических планов виверны, была удивлена ее поведением. Кивинка не улетела прочь, как полагалось, а, наоборот, далась в руки, подставляя под ладонь серую спинку. Машинально погладив перышки, наткнулась на твердую пластинку между крыльями. Птичка тут же усилила громкость, кроме того, начала тереться клювом о мою руку. Мне не оставалось ничего другого, как снять пластину, которая непонятным образом крепилась к перьям.

Впрочем, утруждаться не пришлось. Едва я подумала, что неплохо бы заполучить прямоугольник, как он сразу же скользнул мне в ладонь. Покрутив и так и сяк деревянную штуковину, но не найдя ничего интересного, вопросительно уставилась на кивинку. Та наклонила головку и выдала очередную порцию чириканья. Ее ответ я, естественно, не поняла.

– Письмо читать, капать кровь, – снисходительно выдала виверна, высунув из своей «норки» любопытный нос, чтобы спустя мгновение опять пропасть с внутреннего радара.

– Опять кровь! – вслух возмутилась я. – Сколько можно?! Неужели нельзя по-простому на листе бумаги в конверте с маркой?

Однако слезла с кровати и потащилась в кабинет. Вдруг там отыщется какой-нибудь острый предмет, чем я бы смогла покромсать палец. Нашелся. В ящике стола обнаружился футляр, в котором лежали лекарские самоочищающиеся иголки, как говорится, на любой вкус и цвет.

Выбрав ту, что поменьше, уколола указательный палец и приложила ранку к пластинке. Деревянный прямоугольник вспыхнул белым и расправился в руках бумажным листом, на котором чернели строчки, написанные округлым ясным почерком:

Агриппинушка, дорогая, я в ужасе! Сошелиар категорически отказался выслушать меня. Мы впервые за долгое время поругались. Сын тоже не желает разговаривать. Все идет совсем не так, как я думала. Боюсь, мы ничем не сможем помочь несчастным, и их повесят. Я не знаю, что делать.