Полусолнце - Кристина Робер

Нет. Нет. Нет. Не так.

– Не так я этого хотела! – жалобно крикнула я.

По щекам безудержно катились слезы. Я раздраженно смахивала их, высматривая, где бы мог быть Мацу. Отказывалась верить, что он добрался до сердца моего брата.

А потом взгляд Касси изменился, и в демонической красноте глаз мелькнуло узнавание – слабой вспышкой. Но я ее заметила.

– Сестренка… пожалуйста… я не хочу.

– Касси…

– Убей меня… не позволь…

– Рэй…

Мамин голос дрогнул за моей спиной, но я не осмелилась обернуться. Подбежала к брату и успела обхватить его за плечи прежде, чем он стал вырываться. Поднесла пальцы к груди, отчего-то уверенная, что на этот раз получится, ведь он мой брат, ведь он еще там, внутри, любит меня! Я смогу!

Демон в теле Касси залился пронзительным смехом, заглушая его жалобные стоны. А я водила пальцами по его груди, чувствуя, как ногти заострились, готовые в любой момент проткнуть плоть и вытащить злобное отродье наружу. А потом ладонь обожгло. Так же, как в тот раз, когда я пыталась помочь Ситоку.

Это была пытка. Я слышала мамины мольбы, слышала Касси и насмешливые заискивания демона. Я не знала, что делать. Не знала, что будет, если позволить Мацу остаться в теле брата. Правду ли он говорил? Сольются ли они навсегда и мой братишка останется запертым в собственном безвольном теле?

А если… о боги… если Касси завладеет демон, его душа уже никогда не сможет упокоиться!

Мацу все смеялся и смеялся, заглушая тоненький голос моего брата. За спиной рыдала мама. Голова стала тяжелой, гудела, молотом било в виски. Я хотела упасть на землю и закричать что было мочи, но вместо этого сильнее обхватила Касси, прижала к себе спиной и зажала ладонью нос и рот.

По сей день я помню, как забилось его тело. Мои запястья до сих пор ощущают прикосновения его длинных, уже совсем взрослых пальцев, которыми он то пытался освободиться, то сильнее прижимал мои ладони к себе, чтобы закончить все поскорее.

И голос мамы, уже больше ста лет будивший меня по ночам:

«Рэй, что же ты наделала…»

Шин

Мы все шли и шли, а чертов лес не кончался. Дни за спиной обернулись непрожитой вечностью. Накопилось столько вопросов, но искать ответы не было сил. Я только и мог, что непрерывно вести сам с собой беседы и вспоминать, сколько времени прошло с тех пор, как мы забрали Рэйкен, и как выглядела дорога вдоль рисового поля к поместью Сугаши (узкая, залитая солнцем, с мохнатыми колосьями, щекотавшими руки), и воспроизводить в памяти образ Мидори… Какой она была, когда я видел ее последний раз? Блестящие черные волосы – часть она собирала в пучок на макушке, а оставшиеся пряди вольно струились по плечам почти до самого пояса; умные голубые глаза с очаровательным прищуром и глубокая ямочка на щеке. В детстве, когда она что-то ела, то непременно измазывалась и крошки прилипали к этой ямочке, а я нетерпеливо смахивал их большим пальцем и ворчал, что ей нужно учиться быть аккуратнее.

Я грустно улыбнулся, и левый глаз, разрезанный шрамом поперек, обожгло фантомной болью. Слова Коджи задели меня. «Ты же сам знаешь!»

Знаю. Но до сих пор отказываюсь верить.

Мидори менялась – теперь я понимал почему, – но я никак не мог принять это. Проще было отмахиваться, списывать ее поведение на что угодно и гнать от себя страшную правду.

Этот шрам – ее рук дело. Случилось это давно, лет пять назад. Мне исполнилось двадцать, и я по-прежнему жил по распорядку дня Такимару: работал в полях, а в свободное время тренировался, один или с Коджи. Племянник питал большую страсть к оружию. О нет, жестокость была чужда ему. Но то, как ловко обращался он с мечом, как горели его глаза, когда он отбивал удары, свидетельствовало о многом. В нем текла кровь воина. Я сам не владел должным образом таким оружием, поэтому часто к нам присоединялся мой друг Ючи, который на время нашего отсутствия брал на себя управление поместьем и делами Сугаши. Пока мы тренировались, Мидори сидела невдалеке, что-то напевала и внимательно следила за нами.

Так мы и проводили наши вечера – втроем или вчетвером, – пока однажды к поместью не подошла Акира, дочь крестьянина, руководившего сборами урожая на одном из полей Сугаши. Акира была на пару лет старше Мидори, и отец давно подыскивал ей мужа, но отчего-то она противилась и коротала ночи со мной. Нет, между нами все было невинно – лишь робкие поцелуи под луной, на берегу озера. Мы часто гуляли после заката, когда Коджи и Мидори уже спали. Акира была прелестна, весела и обаятельна, и я искренне хотел воспылать к ней хоть какими-то чувствами. Каждый раз, выходя с ней на прогулку, я прислушивался к ударам сердца, но бездушная мышца оставалась глуха к моим мольбам. И все же с Акирой было приятно проводить время, и мы по-настоящему сдружились.

И вот она пришла к нам с корзинкой, доверху наполненной данго – рисовыми клецками, покрытыми анко, сладкой бобовой пастой. Миловидное круглое лицо Акиры было озарено улыбкой. Она махнула мне, демонстрируя угощение, и я махнул рукой в ответ. Но тут же замер: темный взгляд Мидори, о котором рассказывал Коджи, пригвоздил меня к месту. Племянница сжала губы, скулы ее стали острыми. Вдруг она резко повернулась к Акире, с силой ударила по корзинке и бросилась вверх по каменной дорожке. Моя подруга взвизгнула. Я ошалело наблюдал за тем, как ароматные клецки катятся по земле, а потом бросил колчан со стрелами и побежал за Мидори.

– Что на тебя нашло! – крикнул я, догнав племянницу на пороге дома.

Я ухватил ее за локоть и с силой развернул к себе. Мидори зашипела, забила руками в воздухе, и тут мой левый глаз обожгло. Я отшатнулся, прижимая к лицу ладонь. Пальцам стало тепло от чего-то липкого и вязкого.

– Не позволю! – кричала Мидори.

Ее волосы растрепалась, темные глаза метали молнии.

– Не позволю, слышишь! Не позволю забрать тебя у меня! Не отдам!

Тяжело дыша, я в ужасе смотрел на племянницу. Я не узнавал ее. Послышалось звяканье – Мидори что-то выбросила. Уже потом, когда она убежала, я разглядел маленький окровавленный черепок, которым она рассекла мне веко. Поднял его, несколько секунд повертел в руках и что есть мочи запустил вдаль.

Конечно, мне нужно было поговорить с ней, но я, как и всегда, решил молчать. Вспомнил, как сам сидел на берегу озера в ожидании Такимару и как впервые увидел его с Андой. Я смог убедить себя, что именно этим объясняется гнев Мидори: что она ощущала то же, что и я тогда, и даже не подумал, что ее чувства ко мне были куда глубже, чем привязанность племянницы.

Но все это казалось теперь таким далеким, и с каждым часом, проведенным в мертвом мраке леса, словно стиралось из памяти, вытесняясь призрачными демоническими сгустками и слабым свечением золотистых волос Рэйкен. Стоило мне задуматься о прошлой жизни, как в мой разум вторгался силуэт надменной белокурой ханъё.