Таинство - Клайв Баркер

Мотылек был крупный, и, хотя Уилл крепко держал его за крылышки, жирное личинкообразное тельце бешено подергивалось, перебирая лапками. Мотылек вызвал у Уилла отвращение.

— Может быть, тебе нехорошо? — спросил Джекоб.

— Нет… — ответил Уилл.

Голос у него стал какой-то чужой, будто говорил не он.

— Ты ведь убивал насекомых и прежде.

Конечно убивал. Поджаривал муравьев через увеличительное стекло, прихлопывал жуков, давил пауков, посыпал солью слизней и поливал из баллончика мух. А тут мотылек и огонь. Да они просто нашли друг друга.

С этой мыслью он и совершил этот поступок. Сожаление Уилл испытал сразу, как только пламя опалило подергивающиеся лапки. Он уронил насекомое в огонь, и сожаление перешло в очарование.

— Что я тебе говорил? — сказал Джекоб.

— Живя или умирая, — пробормотал Уилл, — мы все равно питаем огонь…

У дверей Суда Фрэнни никак не могла понять, что там происходит. Она видела, что Уилл склонился над столом, разглядывая что-то яркое, и в том же свете мельком разглядела лицо человека напротив Уилла. Но больше ничего разобрать не могла.

Она отпустила руку Шервуда и прижала палец к губам: ш-ш-ш. Он кивнул, выражение его лица стало не таким испуганным, как в темноте снаружи. Потом она снова перевела глаза на Уилла. В эту минуту человек, сидящий напротив него, сказал:

— Хочешь еще одного?

Уилл даже не посмотрел на Стипа. Он не мог оторвать глаз от пламени, пожиравшего мотылька.

— И это всегда так? — пробормотал он.

— Как?

— Сначала холод и темнота, потом все отступает под напором огня, а потом снова темнота и холод…

— Почему ты спрашиваешь?

— Хочу понять.

«Ответ есть только у вас», — мог бы добавить он.

Так оно на самом деле и было. Уилл не сомневался, что у отца нет ответа на подобные вопросы, как и у матери, у школьных учителей или у кого-нибудь из тех, кто разглагольствует по телевизору. Это было тайное знание, и он чувствовал себя избранным, находясь в обществе того, кто владел этим знанием, даже если с ним и не собирались делиться.

— Так ты хочешь еще одного или нет? — переспросил Джекоб.

Уилл кивнул и взял мотылька из его пальцев.

— А не придет такой день, когда огонь больше нечем будет подкармливать? — спросил он.

— Боже мой! — воскликнула миссис Макги, выходя из тени. — Вы только его послушайте!

Уилл не оглянулся: он был занят исследованием процесса кремации второго мотылька.

— Да, придет, — тихо сказал Джекоб. — И когда не останется ничего, на мир опустится такая тьма, какую никто из нас и представить не может. Это будет не тьма смерти, потому что смерть еще не конец.

— Игра в кости, — заметила женщина.

— Именно, — отозвался Джекоб. — Смерть — это игра в кости.

— В чем в чем, а в смерти мы разбираемся. Мистер Стип и я.

— О да.

— Дети, которых я выносила и потеряла.

Она встала за спиной Уилла и легонько провела рукой по его волосам.

— Я смотрю на тебя, Уилл, и, клянусь, отдала бы все зубы, чтобы назвать тебя своим. Ты такой умный…

— Здесь становится темно, — сказал Стип.

— Тогда дайте мне еще одного мотылька, — попросил Уилл.

— Такой нетерпеливый, — заметила миссис Макги.

— Быстрее, — заторопился Уилл, — а то огонь погаснет.

Джекоб полез в карман и вытащил еще одного мотылька.

Уилл выхватил у него насекомое, но в спешке выпустил крылышки, и мотылек вспорхнул над столом.

— Черт! — крикнул Уилл и, оттолкнув стул и миссис Макги, вскочил.

Дважды он взмахнул рукой, но оба раза поймал воздух. Уилл в бешенстве развернулся, чтобы попытаться еще раз.

За спиной раздался голос Джекоба:

— Оставь. Я дам тебе другого.

— Нет, — отказался Уилл, подпрыгивая за мотыльком. — Мне нужен этот.

Его усилия были вознаграждены — мотылек наконец оказался в горсти.

— Поймал! — воскликнул Уилл и уже собирался предать насекомое огню, когда услышал голос Фрэнни:

— Уилл, что ты делаешь?!

Он посмотрел на нее. Фрэнни стояла у двери, Уилл видел смутные очертания ее фигуры.

— Уходи, — сказал он.

— Кто это? — спросил Джекоб.

— Уходи, я сказал, — повторил Уилл, вдруг почувствовав что-то вроде приступа паники.

Он не хотел, чтобы две эти стороны жизни говорили с ним одновременно. У него закружилась голова.

— Пожалуйста, — сказал он, надеясь, что вежливое обращение на нее подействует. — Я не хочу, чтобы ты была здесь.

Свет у него за спиной стал гаснуть. Если он не поторопится, огонь потухнет. Он должен бросить топливо. Но Уилл не хотел, чтобы Фрэнни видела, что он делает. Пока она здесь, Джекоб ни за что не поделится своим знанием, которое в состоянии понять только мудрейшие из мудрых.

— Уходи! — крикнул он.

Крик не произвел на нее никакого впечатления, но до смерти перепугал Шервуда. Тот отшатнулся от сестры и побежал по коридору прочь из зала заседаний.

Фрэнни пришла в ярость.

— Правильно Шервуд говорил! — заявила она. — Ты нам не друг. Мы пришли сюда, потому что боялись, что с тобой что-нибудь случится…

— Роза, — услышал Уилл шепот Джекоба, — второй мальчик…

Краем глаза он увидел, как миссис Макги отступила в тень и последовала за Шервудом.

Голова у Уилла кружилась. Фрэнни кричала, Шервуд рыдал, Джекоб шептал, но хуже всего, что пламя умирало, а с ним уходил свет…

Он решил, что свет — самое главное, и, повернувшись спиной к Фрэнни, протянул руку, чтобы предать мотылька огню. Но его опередил Джекоб. Он сунул в умирающий огонь всю руку, которая стала клеткой из пальцев. В ней был не один, а несколько мотыльков, которые мгновенно загорелись, бьющиеся крылышки раздули пламя. Сквозь пальцы Джекоба хлынул такой яркий свет, что Уилл подумал, не видит ли он нечто сверхъестественное, какое-то волшебство. Свет залил лицо Джекоба, оттенив удивительные черты, не поддающиеся описанию. Он не был похож на кинозвезду или человека с обложки: лощеный вид, белые зубы, ямочки на щеках. Казалось, в нем горит огонь ярче того, в котором сгорали мотыльки. На мгновение (и этого было достаточно) Уилл увидел себя рядом с Джекобом — они шли по улице, и кожа Джекоба всеми порами излучала свет, а люди рыдали от благодарности, что он пришел рассеять тьму. Это было слишком. Уилл рухнул как подкошенный.

Шервуд побежал в холл, подальше от зала заседаний и запаха чего-то горелого, от которого выворачивало желудок. Но в сгущавшейся темноте он выбрал не то направление и не выбежал из дома, а заблудился. Попытался вернуться, но был слишком напуган, и мысли у него путались. Оставалось плестись все дальше и дальше, слезы жгли глаза, а кругом становилось темнее и темнее.